Я знала, что могла выиграть. Ожидалось, что победит она, но я больше уже не испытывала страха перед другими игроками. Так много зависит от того, кто хорошо играл в этот день. Теперь мне все знакомо: формат, судьи, лица. Я все-таки нервничала, но когда выходила на корт перед игрой, я знала, что все будет хорошо. Я наслаждалась этими минутами, хотя мама всегда говорила, что на корте я выглядела несчастной, словно меня наказали. Но это только оттого, что я очень сильно сосредотачивалась. Мы все так выглядим. Если я выиграю, моя фотография будет в газетах, и я выйду в финал, где нам будут перед матчем дарить цветы, как в Уимблдоне. Я очень хотела выиграть, потому что этого никто не ожидал. Я темная лошадка.

Билл подмигнул мне, говоря: «Желаю тебе удачи, мы все болеем за тебя», когда я шла на корт. Красная гвоздика выглядывала из кармана моей спортивной сумки.

Питер смотрел матч вместе со зрителями. Там были Конни и Шарлотта, папа, Билл, мама (захватившая с собой изрядную порцию водки), а также организаторша от графства с огненно-рыжими волосами. Недавно она мне сказала, сверкая глазами, что для Хэмпшира будет «просто великолепно», если я выиграю.

У моей соперницы были длинные светлые волосы, сверкавшие белизной зубы и светло-розовая помада. Еще она при каждом ударе по мячу рычала. Это так ей не шло и так ее портило – этот ее облик хорошенькой девушки. Она была хакером, очень высоко подбрасывала мяч; как это ни досадно, у нее все получалось.

Нас судил официальный судья. Он бросил монету, кому подавать мяч. Матч был упорный, ралли долгими. Мы обе были напряжены. Я не расслабилась в первом сете и проиграла. Я видела встревоженные лица. Папа вообще не мог больше смотреть игру. Иногда я ненавидела, когда зрители, особенно мама, наблюдали за моей игрой. Я знала – она считала, что я плохо играю. Я старалась, вот только ничего у меня не получалось.

Во втором сете я играла гораздо лучше. Я расслабилась. Я выигрывала четыре ноль. Четыре гейма. Что же случилось? Игра ускользала из моих пальцев. Моя противница отбирала все назад. Пять – четыре в ее пользу.

– Давай, – крикнул мне Билл при смене сторон. Я не должна была проигрывать, эта девочка играла не лучше меня. Должна быть ничья.

Борьба шла за последний гейм, мы обе играли хорошо, но она выиграла. Заслуженно. Она играла лучше, чем я. Горькое разочарование. Я хотела победить – возможно, слишком сильно хотела.

– Не повезло, дочка. Матч был хороший, тебе нечего стыдиться, – сказала мама, стараясь как-то меня утешить, хотя я видела, что она тоже ужасно разочарована. – Ничего, – продолжала она, зная, что впереди у нас ужасная дорога домой. По ее словам, когда я проигрывала, сидеть рядом со мной было все равно что сидеть рядом с грозовой тучей.

– Это всего лишь игра, – бормотал папа, не зная, как меня утешить, но тут же пожалел о своих словах, увидев на моем лице ужас. Я молча прошла мимо всех.

Как он мог сказать «это всего лишь игра»? Это конец света. Они ничего не понимали. Мне не хотелось говорить ни с кем: ни с Биллом, ни с мамой и папой. Я хотела побыть одна.

Апрель 1990 года: через неделю после Борнмута. Я играла в Уимблдоне на Национальном чемпионате для юниоров до восемнадцати лет. Там были и большинство теннисисток из Борнмута, а также другие девочки. Наши матчи проходили не на священных травяных кортах, а на сланцевых кортах, спрятанных на задворках клуба.

На третий день состязаний я выиграла мой первый матч. У этого турнира была одна общая черта с Уимблдонским чемпионатом – дождь. Он шел три дня, и всем участникам наскучило бесконечное ожидание. Организаторы турнира в отчаянии рвали на себе волосы.

Мы с Конни и несколькими девочками играли в карты в здании клуба. На нас глядели со стен знаменитые игроки: Коннорс, Макинрой, Борг, Крис Эверт, Штеффи, Мартина, Агасси, Беккер. Кто-то из них наверняка сидел когда-то на этом самом месте, пережидая дождь. Несмотря на проливной дождь, нам стоило сюда приезжать. Для национальных игроков это был один из самых важных и престижных турниров. Победителей ждала широкая известность. Впитывая атмосферу Уимблдона, посетив священный Центральный корт, я страстно мечтала вернуться сюда, но вернуться как Элис. Я мечтала вернуться на настоящий турнир…

…Вот я вхожу в двери Всеанглийского клуба. На меня направляются все камеры, люди стремятся увидеть меня хотя бы мельком. Вечером, вернувшись домой, они рассказывают: «Я видел(а) ее, я видел(а) Элис Петерсон!» Я иду к Центральному корту под гром аплодисментов. Тысячи людей заплатили деньги за билеты, чтобы увидеть меня. Девочка, подающая мячи, робко протягивает мне зеленое с лиловым полотенце и стакан ячменной воды с лимоном от Робинсона. После матча я с триумфом ухожу с корта, толпы болельщиков размахивают флажками и программками. В конце игрового дня среди наиболее ярких эпизодов Уимблдона показывают меня – замедленная съемка – я посылаю мяч, мой партнер – Жан-Мишель Жарр «Кислород». На следующее утро мое лицо смотрит с первых страниц всех газет, разумеется, фотография самая выигрышная, а сверху шапка: «Алиса в Стане Победителей». Потом победа в финале, и я поднимаюсь на трибуну к моему импозантному и красивому супругу, который поддерживает меня во всем. Он обнимает меня и целует. Я возвращаюсь назад, и мне вручают традиционное блюдо и жирный чек. Я делаю реверанс перед герцогиней Кентской, а она сердечно жмет мне руку и говорит: «Я в восторге, что вы победили». После тонизирующего душа в знаменитой раздевалке я еду на лимузине с шофером в мои люксовые апартаменты в Челси, где мое блюдо присоединяется к остальным трофеям, выставленным в стеклянном шкафу. Вечером пати для игроков. Я сияю радостью, мое платье сверкает. Мой восхитительный супруг все время угощает меня клубникой со сливками. Меня постоянно приглашает танцевать чемпион мира среди мужчин – Агасси…

…Бумс. Я вернулась к реальной жизни. Во втором раунде я проиграла матч Ширли-Энн Сиддал, на мой взгляд, самой талантливой теннисистке в нашей возрастной группе. Я не удивлюсь, если она выиграет турнир и в самом деле еще вернется сюда.

Что ж, я все равно буду мечтать о своем славном будущем. И, может быть, в следующий раз…

Сентябрь 1990 года. Я училась в колледже Питера Саймондса в шестом классе и специализировалась на английском, испанском и французском.

Я любила свободу. Мне нравилось дружить с мальчиками и ходить на наши вечеринки. Я училась фотографировать, ходила на театральные занятия, делала вещи, каких никогда не делала прежде.

И я влюбилась. Его звали Себ. Мы познакомились на уроках французского. Он сидел рядом со мной и спросил: «Ты ведь играешь в теннис, правда?» И это все, что ему надо было сказать. Я мгновенно это поняла. Он симпатичный – высокий, широкоплечий, со светлыми волосами и голубыми глазами.

Через Себа я познакомилась с Софи. Поначалу я дразнила его, говорила, что он наверняка влюблен в нее, ведь она такая хорошенькая. Втроем мы стали регулярно бывать в прокуренных пабах и на караоке. Мы играли вместе в теннис. Мы стали закадычными друзьями. Летом мы лежали на лужайке у стен колледжа и говорили о том, чем мы хотим заниматься, когда станем старше, обсуждали наших общих знакомых. Софи изучала философию и любила анализировать людей. В серьезные минуты она теребила свои темные, почти черные волосы и кусала нижнюю губу. Еще она была пугающе проницательной – я видела, что она уже меня понимала.