бы врачи. Может быть, маме стоило бы прилететь, настоять холодным своим непроницаемым тоном — забрать, увезти, лечить. Положить по больницам. Но мама боится, как ребёнок, что её заругают. Я ненавижу нас за то, какие мы все убогие, угловатые. Как мы не можем стать целым.

А я просто ничего не вешу в глазах деда. Егор рассказывал, раньше они были очень зажиточной семьёй. Летали куда-то в другие страны — я никогда не была в другой стране. Ему покупали PSP, игры на дисках. Однажды так мы и выяснили, что Егор тоже учился в моем лицее. Только в другом классе. И любили Егора явно больше — я всё-таки стараюсь не вспоминать то время.

В классе меня не дразнили, но презирали явно. Я думала порой: будь мы в одном классе, Егор защитил бы меня или встал на сторону сильных? Я была слабой. Я больше не хочу.

Как это получается с детьми? Я сижу в зале ожидания прямо перед детской площадкой — бутафорской, конечно, закованной в серые декорации аэропорта. Егор говорил, ему нравятся аэропорты, потому что они с мамой часто летали и всегда делали это как-то налегке. Я слишком боялась опоздать, молчание и нервозность мамы вызывали у меня приступы паники, а тревога гнала в туалет — общественных туалетом я боялась, и как итог только бесконечно переживала. Путешествие, даже такое редкое и маленькое, никогда не начиналось для меня с полёта.

Зато мы ездили на машине — в Анапу, Сочи или в Крым. Машина — всё-таки мамина стихия. Она чувствует себя свободной только за рулем, и может даже позволить себе улыбаться, шутить, а иногда покурить или сматериться. При мне. Как будто мы чуть больше, чем просто мама и дочка. Как будто мы настоящая семья.

Кажется, я всё-таки протрезвела. Спасибо пельменям. И моим мозгам.

Девочка в синем платье скатывается с красной горки, высотой мне по колено. Кто наряжает детей в платья перед полётом? Мамочки переговариваются. Я сижу среди них, потому что в остальных частях аэропорта толстые мужики разложились на лежаках, маленькие мужчины снуют от туалета до стойки регистрации в нетерпимом желании закурить, люди начали скупать пиво по всему фуд-корту и атмосфера, честно говоря, кажется опасной даже для тех, кто тоже пьет. Мамочки шепчут, их мужья спят с двумя пластиковыми стаканами в руках.

— А у вас тоже задержали?

— Ага. А Джей-Севен, говорят, полетели.

— А вы на чем?

— На Победе.

— И тоже отказались лететь пилоты?

— Да. Говорят, там туман.

— А вам уже сколько?

Неожиданный поворот в диалоге.

— Нам через месяц два будет. А вам?

— Ой, нам вот на днях исполнилось два как раз.

Что-то объявляют.

— Это наше, похоже. Ладно, мы пойдем! Хорошо вам добраться! Пойдем-пойдем-пойдем.

И женщина с рюкзаками, двумя бутылками воды встаёт, расталкивает мужа, зовёт дочь, пихает её в коляску — и все они куда-то уходят. Она выглядит для меня скалой, заросшей оазисом кустарников и деревьев.

Оставшаяся мамочка разглядывает меня, но потом отворачивается.

Ждём, ждём.

В моменты ожидания есть чувство, что всех нас смолотит время. Становится как-то очевиднее, что ли. Нет различий и нет никаких целей. Мы — толпа людей — сидим в огромной комнате и ждём, пока рассеется туман в городе, к асфальту которого мы не в состоянии прикоснуться без полёта. Мысль завораживает, но само по себе ожидание — скука.

Наверное, так со всем в жизни. Может быть, только для этого нам и дана способность мыслить. Чтобы не было скучно.

Честно говоря, когда проходила на посадку, я уже не верила, что это правда. Думала, сплю. Я всегда себя утешаю: подожду и закончится. И как бы сплю. Только с Егором, кажется, не закончилось. Вот и сплю до сих пор.

В самолёте я впервые попросила вина, пришлось даже лезть за паспортом. Вообще, из-за того, что рейс перенесли, он был как бы утренний, поэтому вино уже не давали — но мне все-таки дали. Не помню, что я такого там наговорила.

— Девушка, голову не кладите на меня!

— Да ну хватит прикалываться.

— Ага. А вот будешь реально лететь, и что тогда?

— Я без тебя не полечу.

— Ага.

— Ага.

Теперь мне кажется, каждый наш разговор был признанием в любви — детским и уродливым.

* * *

Приземляться сюда в первом часу дня — уникальное событие. По таким маршрутам обычно не летают. Мне понравилось это ощущение уникальности.

— Ау! Ну дура-то.

Вот тебе и здрасьте. Я как-то сама собой бегу её обнимать.

— Тут дед был, ну ему уже хреново стало. Всё проклятое у тебя какое-то.

— А вы зачем приехали-то?

— Тебя встречать! Ну щас на такси поедем всё равно. Я думала, ты с утра. Уже задолбалась тут сидеть, конечно.

— Я тебя и не просила.

— Я знаю.

Она берёт из моих рук рюкзак, как будто сильнее меня.

— Ну, рассказывай. Какие привезла презенты.

— Украла зажигалку и сигареты из отчего дома. Из твоего.

— Супер.

— Ага.

— Ещё что-нибудь?

— Да ничего. Вообще. А у вас тут что? Украла моих родственников уже?

— Просто они люди широкой души. Я решила, что лучше о них написать, чем о тебе. Ты-то валандаешься хрен знает где.

— Навещала твою маму — это не хрен знает где.

— Ну да, рассказывай. Я-то знаю.

— А ещё что тут было?

— Дед учил меня водить, я поняла, что это моё. Как решу, где останусь, так пойду на права учиться.

— Кайф.

— Говорит, правда, что у тебя лучше получается.

— Я в маму.

— Про маму твою тоже спрашивали. Но я её не знаю, так что ничего не сказала.

— Ясно.

— А ты-то сама её знаешь?

— Нет.

— Ага. Познакомишь?

— Тебя-то зачем? Больно ты важная тут стала. Как дома.

— Так это знаешь, с кем поведёшься. Вот с тобой сложно — ты замороченная вся какая-то. У тебя у самой дома нет, вот с тобой и не получается. А вот я пожила тут, так у деда с бабушкой дом понятно где — и я сама, как дома.

— Ну, философия.

— Да. Егора навестила?

— Ну это уже перебор. Хватит притворяться, что ты теперь тут всё знаешь.

— Я и правда знаю.

— Хватит. Про Егора не говорим.

— Почему?

— Да потому что!

— Нет, ну почему? Может, всё-таки, стоит и о тебе написать — такая ты загадка.

— Хватит у меня всё отбирать.

— Чтобы че-то отбирать, надо, чтобы это кто-то в руках держал. А ты раскидала вокруг и полетела.

— Не умничай.

— Ага.

— Ага! Пошли уже.

Мы обе машем руками, подъезжает такси — садимся и едем. Она назвала адрес.

Я бы