Врач махнул рукой и быстро засеменил к двери, бурча под нос срывающимся на скрип голосом: «Чуть меня, старика, на тот свет не отправили… Перепьют без меры, а потом буянят… неугомонные…».

— Гефестион, — Александр пространно взглянул на потолок, потом сжал губы и уставился на друга.

— Александр, — взмолился тот, — прошу, оставь мой мозг в покое.

— Оставлю, но не раньше, чем ты пообещаешь мне.

— Все, что угодно!

— И ты сдержишь слово?

— Сдержу все, что захочешь, если это — плата за покой.

— Смотри, — весело произнес царь, направляясь к двери, — ты обещал.

— А что обещал-то?! — вдогонку спросил Гефестион.

— Что переживешь меня!

Гефестион бросился к выходу, распахнул дверь и крикнул Александру вслед:

— Мы так не договаривались! Беру свои слова обратно!

— Поздно! Не отдам!

Багой вздрогнул. Воспоминания соскользнули пожелтевшей листвой, оставив в душе неприятный шорох. Слова Гефестиона, брошенные там, в Индии, оказались пророческими. Тема смерти и очередности в ней в последнее время всплывала среди друзей довольно часто. Они всякий раз ссорились и могли подолгу не разговаривать. В такие минуты Багой часто становился посыльным, пока они не мирились, позабыв о нем. Примирение сопровождалось обоюдными претензиями, после чего почти всегда следовала бурная любовная возня.

* * *

— Ты давеча вменял мне в вину, что умираешь от скуки! — радостно начал Александр. — Так вот, у меня есть для тебя приятное известие!

— Не иначе, как ты стал очередным богом, — отрешенно произнес Гефестион, с трудом поворачивая раскалывающуюся голову.

— Нет, — ответил Александр.

— Не-е-ет? Странно.

— Каждый раз говорю тебе, надо пить отвар.

— Я помру и без его помощи.

— Что б у тебя язык распух!

Гефестион посмотрел на царя, и во взгляде его отразилась скорбь всех времен и народов.

— Если не богом, то кем? — невпопад спросил он.

— Разведка донесла, что раджа Паурава собирает войско.

— День ото дня не легче. Мало нам земель, надо бы еще…

— Я желаю поговорить с ясновидцем.

— С чем тебя и поздравляю. Тогда спроси его, когда у меня перестанет болеть голова.

— Я и так знаю, что он ответит. Надо меньше пить, особенно по утрам. Я не помню, когда последний раз ты проснулся трезвым.

— Сегодня! Или вчера?

— Разве ты забыл?! Мы попрали славу Геракла! Он бы гордился…

— Я рад за него. Передай от меня привет богам, когда будешь спрашивать, что нас ждет.

— Гефестион, не богохульствуй.

— Александр, сделай милость. Позови сюда всех своих рабов. Пусть резвее машут опахалами, а то эти двое еле шевелятся. Муха создает и то больше ветра, чем эти ленивые твари.

— Гефестион, ты, что не понял, что я тебе сказал?

— Александр, не кричи. Я все понял. Геракл обзавидуется.

— Ты не осознаешь, что это значит?

— Осознаю. Это значит, что тебе это надо. Только я-то здесь причем?

Царь раздраженно махнул рукой.

— Бесполезно что-либо говорить сейчас.

— Вот и правильно. Ничего не говори.

— Я зайду позже, — Александр разочарованно отвернулся и направился к выходу. — Когда ты проспишься.

— Каждый раз я слышу одно и то же.

— А я вижу одно и тоже.

«Гефестион, — подумал Багой. — Вездесущий Гефестион. Разве знал ты, как он любил тебя? Не-е-ет! Ты просто брал его любовь. Он любил тебя, пока ты был жив, продолжал любить, когда ты умер, и даже сейчас, когда уже нет вас обоих, эта любовь не прервалась. А я? Я боялся тебя всю жизнь. Благоговел, ревнуя. И даже сейчас в моих воспоминаниях всюду ты. Я продолжаю ревновать. Ты умер, а он, распаляясь моими ласками, забывался и звал тебя. Я боялся подумать, как хотел твоей смерти, а теперь отдал бы все, чтобы вернуть время. И хотя все кругом кричат, что царя отравили, он устал, подорвал здоровье… Находят множество причин его смерти, но я-то знаю, это ты убил его. Сказал — сделал. Как ему было жить, когда он жил тобой? Все предусмотрел, хотел оставить тебе империю, чтобы никто не усомнился в его воле, но ты сделал по-своему. Знаешь, как он сказал мне однажды? «Мне все равно теперь, что после будет со мной, но для него я не сделал ничего, хотя столько мог бы».

* * *

Гефестион откинул полог царского шатра, пропуская вперед лекаря. Тот вошел, в спешке скинул со столика утварь и начал расставлять баночки с настоями. Известие о нездоровье царя явилось подобно разряду молнии в ясный солнечный день. Еще вчера он ураганом вторгся в ряды скифов, разбросал и размазал их по противоположному берегу Танаиса, преследовал до темноты и преследовал бы дальше, но крайнее нездоровье заставило его повернуть назад. Конные македонские отряды продолжили погоню, а Александра, перепачканного нечистотами, бледного и в жару доставили в лагерь.

Весь вечер, ожидая его, Гефестион нервно расхаживал взад-вперед по царской палатке, вслух проклиная себя за то, что не настоял на том, чтобы Александр остался в лагере. Царь, еще слабый после ранения под Кирополем, решил доказать не столько скифам, сколько, наверное, самому себе, что характер и воля его несгибаемы.

Гефестион несколько раз выходил из палатки, подолгу стоя на берегу и всматриваясь в черные всполохи речной воды. Он вызвал к себе Эксцепина и пренебрежительно отдал приказание находиться возле реки в ожидании прибытия плота с царем. Через какое-то время Эксцепин вернулся с донесением, что на противоположном берегу не наблюдается никакого движения. Гефестион развернулся так резко, что плащ захлестнулся вокруг его фигуры.

— Я не приказывал докладывать мне об отсутствии движений на той стороне! — голос македонца был подобен скрежету сариссы о металлический щит. — Я приказывал известить меня лишь в том случае, если прибудет царь!

— Я думал…

Гефестион прервал его:

— Тебе положено исполнять, а не думать! Или это непонятно?!

— Понятно, — промямлил Эксцепин.

— А раз понятно, пошел вон!

Военачальник так резко взмахнул рукой в сторону входа, что юноша невольно отшатнулся.

Эксцепин так и не решился позже доложить Гефестиону об Александре, прислав для этой цели совсем юного пажа.

— Александр, — Гефестион бросился к носилкам, но царь жестом остановил его.

— Со мной все нормально.

— Ты мог бы и не говорить. Я вижу это и без твоих разъяснений. Скажи, ты уже весь мир завоевал? Что-то я сбился.

— Нет, не весь, — зло ответил Александр.

— Как не весь? — Гефестион показательно пожал плечами. — А как же тогда ты решил вернуться?

— Я оставил кое-что на потом. Кроме того, можешь продолжить сам!

— Я-я-я? Александр, честное слово, я почти счастлив.

— Почти?

— Абсолютно счастливым я, наверное, стану, когда обо…, — на этом месте Гефестион громко сглотнул, — от напряжения, как ты.

Пажи и слуги суетились вокруг царя, омывая и натирая его тело маслами. Внутренняя сторона бедер Александра была стерта и покрылась грубой коркой, рот обметало, кожа приобрела сероватый оттенок. Он попросил воды, выпил несколько глотков и тут же скорчился в рвотных судорогах. Тело было настолько истощено недавним ранением, болезнью и отравлением, что он едва не впадал в беспамятство.

Гефестион сидел напротив Александра, положив ноги на стол и откинув назад голову. Глаза его были закрыты, но, засыпая, он превозмогал себя, по памяти читая Александру: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына… Гневный который ахеянам тысячи бедствий …» (4).

— Мне так холодно, — прошептал Александр бледными губами.

— Что, Александр? — переспросил Гефестион, поднимая тяжелую голову.

— Говорю, что когда-то у меня был друг, — он замолчал выжидая.

— Который хотел завоевать с тобой весь мир, — продолжил Гефестион.

— С которым я хотел завоевать весь мир, — согласился царь.

— С которым мы грелись холодными ночами в Миезе…

Гефестион, словно всплыл откуда-то издалека:

— Александр, я это уже где-то слышал. Только не вспомню, где именно.

— И я слышал. Но, в отличие от тебя, помню, кто и где это произнес. Мой друг дальше сказал: «Не знаю, могу ли я мечтать о теплоте его тела сейчас…»

— Гавгамеллы, — Гефестион задумался, замолчав, потом повернулся к Александру и уставился на него неподвижным взглядом. — Точно. Гавгамеллы…

— Не знаю, могу ли я мечтать о теплоте его тела сейчас? — произнес Александр, и Гефестион увидел, как дрожит его подбородок.

Аминторид ничего не ответил, только начал быстро расстегивать фибулу плаща, затем застежки на доспехах, спешно стягивая через голову хитон.

— Я уже говорил тебе, что ты красив, как бог? — невпопад спросил царь.

— Все еще? Не. Впервые слышу.

Гефестион скользнул под жесткое одеяло, прижался к Александру, обняв его со спины. Тепло, обыкновенное человеческое тепло постепенно наполняло тело царя, словно перетекало по невидимым каналам. Александр хотел повернуться к другу, но Гефестион