Сгущались сумерки. Таинственные тропические сумерки, воспетые Гарсиа Маркесом в романе «Сто лет одиночества». И в этих доминиканских сумерках в небе над Санто-Доминго на уровне того самого этажа, где расположились участники конгресса, сквозь прозрачную стену отеля «Оскар Мирафлорес» сперва чуть заметно, а потом все ярче, интенсивней, красочней стал проявляться неизмеримый, сияющий разноцветными огнями инопланетный корабль…

– То есть вы считаете, – нарушил Лёня наше изумленное молчание, – мы не одиноки во Вселенной?

– Я думаю, – важно сказал физик Лотов, – было б очень самоуверенно считать, что мы единственные и неповторимые.

Перед тем как покинуть нас навсегда, гостья сделала несколько пассов руками перед Серегиным носом и горлом.

– Болит? – спросила она.

– Не болит.

– Нос дышит?

– Дышит.

На прощание она научила его черпать энергию из космоса.

– Встань у окна, – они встали плечом к плечу, – подними руки ладонями к небу, вытяни пальцы-антенны. А теперь вдохни поглубже и, глядя на звезды, попроси у неба энергии, силы, пожелай здоровья всем людям и зверям, птицам и рыбам, воде и земле, Лакки, самому себе. И почувствуй, как все это тебе дается. А теперь поблагодари, – сказала Алла. – Никогда не забывай благодарить Вселенную!

– Ему бы еще по математике способностей, – вздохнул Андрей Игоревич.

– Все у него будет нормально по математике, – ответила Алла.

Я говорю:

– Может, ты останешься ночевать? Поздно уже, темно. Вдруг на тебя кто-нибудь нападет?

– Ерунда, у меня черный пояс по карате.

– И вы всем – бац! Бац?! – с завистью спросил Серёня, которому хотелось быть сильным и смелым и, если что, всем как следует навалять.

– Ни в коем случае, – воскликнула она. – Я просто убегу. Как я ударю человека? Ему же больно…

Лакки был в отчаянии, что она покидает нас. Он лил крокодильи слезы, ложился у порога, перекрывая выход. Уверял, что уйдет, уйдет навсегда. А когда хлопнула дверь и шаги Алки-доминиканки затихли в неведомой нам дали, рухнул на коврик, как подкошенный, и заснул.

Ему снились высокие Кордильеры, парящие над хребтами орлы, прозрачные серные озера, белые пеликаны, розовые фламинго, носороги, тропические леса, гордые олени, страшные питоны и другие обитатели полностью недосягаемой для него Доминиканской республики, – куда там! Во-первых, из-за политической обстановки с ее железным занавесом. А во-вторых, до Царицына-то не каждый раз доберешься: контролеры лютуют, в метро не пускают даже в наморднике…

Потом ему снились инопланетные корабли, о которых так все интересно рассказывали друг другу за ужином, умные и добрые представители космического разума. И его будущая жизнь в виде человека.

Фото космонавта Анатолия Иванишина

* * *

Прежде всего корреспондент должен быть уверен в своем главном инструменте – магнитофоне. Нужно заранее опробовать – в порядке ли он? Батарейки не сели? На всякий пожарный возьмите два диктофона: если один откажет, на выручку придет другой. И обязательно запасные батарейки.

Проверьте, есть ли место на флешке, а то придется в самый ответственный момент сбросить прежнее удачное интервью, чтобы записать новое – пока еще неизвестно какое. Вдруг оно окажется ни то ни се, а старое, гениальное, вы позабыли перекачать в компьютер.

Какой у вас микрофон? Остронаправленный или с широким захватом? Он правильно включен? Не слишком ли близко микрофон от диктофона? Не будет ли накладываться шум его мотора? Если микрофон, даже цифровой, встроен в диктофон, – шум слышится всегда. Микрофон лучше иметь выносной и по возможности водрузить его на стойку. А то при хорошей чувствительности запишется много мусора.

В Институте современных искусств, где я обучала радиожурналистике, на первых порах мы тренировались в классе. Разбиваемся на пары, и начинаются ролевые игры. Каждый выбирает амплуа. Один, скажем, дрессировщик львов, а другой корреспондент. Журналист задает своему герою вопросы о тонкостях дрессуры. Тот важно отвечает. Потом корреспондент говорит: «А можно посмотреть, как вы кладете голову в пасть ко льву?»

Дрессировщик: «Разумеется!»

Импровизация захватывает всех. Финал интервью обеспечивается шумовыми эффектами, кто-то отбивает барабанную дробь ладонями по столу: львиный рык «Р-р-р», «Ах!» корреспондента и затихающий вопль дрессировщика.

После «междусобойчиков» мы пускались в экспериментальное плавание – в ближайший парк или на выставку, чтобы попробовать заприметить кого-то, «взять на мушку», завести разговор, сделать первый шаг навстречу нашему – ремеслу или искусству? Конечно же – ремеслу. И конечно же – искусству.

Все теперь вспоминают со смехом, как в 90-х мы явились на Гоголевский бульвар, студентки уселись на лавку, я встала перед ними и объявила голосом полнозвучным, с богатыми модуляциями, так что прохожие недоуменно косились на наш подозрительный десант:

– Сегодня, девочки, я буду учить вас работать на бульваре!

“Учение” заключалось вот в чем: приближаться с микрофоном к людям ты должен максимально приветливо и дружелюбно, хотя и тут, гляди, не перегни палку, поскольку любая чрезмерная эмоция отпугнет незнакомого человека. Он сразу подумает, что ты ему хочешь что-то всучить или его обмишулить.