– Нет, ну надо же, – говорю, разглядывая снимок. – Вполне человекообразная фигура, довольно объемная. Главное, не просвечивает.

– Я же и говорю: нормальная форма жизни, только плазменная, – радостно воскликнул Генрих Михайлович. – Я снимаю в ультрафиолетовом диапазоне, Лучиано Боккони – в инфракрасном, так что по обе стороны маленького спектра, в котором мы обитаем, лежат гигантские области, где кипит своя жизнь.

– А если бы вам расширили границы видения, – спрашиваю, – вы бы согласились?

– Да, – твердо сказал Генрих Михайлович. – Потому что инстинкт исследователя и любовь к неизведанному влекут меня.

– А я бы ни за что не согласилась! – сказала Ольга.

– Почему?

– Страшно.

– Понимаете, – стал объяснять Силанов, – когда происходит контакт, страх блокируется. Хотя потом он догоняет – дня через два, через три. Вот напугаю вас сейчас. Такое покажу…

– Может быть, хватит? – спросила Ольга.

Но мы с Генрихом Михайловичем так увлеклись, прямо оторваться не могли. Тем более он стал демонстрировать фрагменты перемещения цилиндра с иллюминаторами – извилистую траекторию полета над Хопром.

– О, как он был красив, – воспевал Генрих Михайлович свои «нормальные формы жизни». – Днище красное, розовое, голубое, синее, синее, синее! Весь тот берег заслонил, когда приземлился. Материальное тело – порвал металлический трос! И оттуда повалила компания сороконожек-саламандр. Креветки светящиеся – по пять метров.

– Вы с таким восторгом рассказываете, – говорю.

– А как без восторга? – воскликнул он. – Когда мир так разнообразен! Можно, я вас сфотографирую? – неожиданно спросил Генрих Михайлович у Ольги.

– Ни в коем случае, – сказала Ольга, перепугавшись, что на фотографии у нее из-за плеча будут выглядывать какие-нибудь ужасные призраки.

– Видите ли, – Силанов замялся, – я мог бы сфотографировать вас и без вас, после того как вы уйдете. Мой фотоаппарат умеет снимать прошлое. Я это обнаружил, когда сфотографировал абсолютно пустынный берег реки, где не только людей, даже следов их пребывания не было. А на снимках получились палатки, сохнущие рыбацкие сети, часть надувной резиновой лодки, несколько автомобильных бамперов с четкими номерами… Просохшие сети давно сняли с кольев, палатки свернули, рыболовы отчалили восвояси, а берег помнит их. Так я обнаружил, что у Земли есть память. Фотографировал тополь над рекой – у него от старости обрушилась верхушка, а на снимке отчетливо, хотя и бледнее, чем остальное, видна ветвистая крона. Снимал траву, а на снимке проявилось изображение дикого кабана. Снимал поляну – обычную, с кустами и травкой, а на фотографии – мужские фигуры с оружием древних воинов. Вот еще – танк времен Первой мировой войны. Или – на фоне безлюдного хоперского леса на фотографии проявились солдаты: сидящие в окопе, идущие сквозь деревья, в касках, со скатками шинелей и винтовками. Краеведы по форме каски определили, что этот солдат – ополченец чехословацкого корпуса, сформированного в здешних краях Людвигом Свободой в 1943 году. Машина времени! – воскликнул Силанов. – Жаль, моими путешествиями правит случай. Мне пока непонятно, как попасть в определенную эпоху. Но я верю, что когда-нибудь можно будет запечатлеть любое событие, происходившее на Земле, если суметь настроиться. Даже момент зарождения жизни у нас на планете! Впрочем, если я сниму табуретку, на которой вы только что сидели, а потом встали и ушли, на отпечатанной фотографии вы будете сидеть, как ни в чем не бывало, хотя при съемке, повторяю, вас тут уже не сидело.

…Через неделю Генрих Михайлович прислал нам конверт с фотографией. Там отчетливо просматривалась его комната и – на фоне окна – пара неясных энергетических сгустков. Судя по очертаниям, это были мы с Ольгой Мяэотс.

* * *