— Кто такой Диего? — спросила правая голова.

— Художник, — ответила левая голова.

— А Лена?

— Лена — его баба. Правильно?

— Правильно, — повторил Выдрин.

Стало очень грустно. Он хотел добавить, что любит ее так сильно, как не любил ни одну другую женщину, хотя они не живут вместе и он даже незнаком с ее детьми. Выдрин подумал, что, если скажет это, в его жизни все наладится. Но сон прервался. Зазвучала яростная симфоническая музыка и вытащила Выдрина в дождливое серое утро. На айфоне Олега Львовича сработал будильник. Слепых предпочитал просыпаться под «Танец рыцарей» Прокофьева. И делал это в восемь часов. Выдрин опаздывал. Успел лишь умыться и почистить зубы. На бритье времени уже не осталось. Но вообще щетина ему шла, только почему-то не нравилась Лене. Поэтому каждое утро он брался за бритву. Это вошло в привычку.

По дороге в школу он пытался понять, есть ли в его странном сне какой-то скрытый смысл. Ушла ли Лена от него насовсем. И действительно ли он ее так сильно любит. Во сне казалось, что да. Хотя вчера он считай изменил ей с первой встречной бабой. Правда, никаких обязательств у них с Леной друг перед другом не было. К тому же он подозревал, что она время от времени спит с бывшим мужем.

От этих мыслей настроение стало паршивым. Разболелась голова. Нужно было поскорее купить новый телефон и поговорить с ней. Магазины еще не открылись. Оставалось ждать, когда закончатся уроки. Было чувство, что к тому времени он свихнется. «А еще Диего. Что с ним сейчас? Поговорив с Леной, надо обязательно позвонить Черненко. Или сначала позвонить Черненко, а потом Лене? Первый звонок должен быть удачным. Тогда и второй звонок окажется удачным», — так он думал.

Около школы Выдрин увидел Ирину Михайловну. Она курила тонкую сигаретку и медленно расхаживала из стороны в сторону, странно вышагивая, будто цапля.

— Александр Иванович, Саша, — сказала она. — Не спешите.

Выдрин посмотрел на часы.

— Уроков сегодня не будет, — добавила Ирина Михайловна. — Но вы, подозреваю, не в курсе.

— Не в курсе, — повторил Выдрин.

— А потому что чат не читаете. Я вас там несколько раз отметила. Вы так и не прочитали.

— Я телефон разбил. Случайно.

— О голову, что ли?

Выдрин машинально потрогал лоб и промолчал.

— Простите, Саша. Это было невежливо. Просто нервничаю ужасно.

— Ничего страшного. Я понимаю.

Он ждал, что она еще скажет. Но Ирина Михайловна курила молча. И смотрела в одну точку. Потом выкинула окурок и разогнала рукой дым.

— Идемте, в кабинете поговорим.

Они зашли в непривычно тихий вестибюль. Пожилая охранница в черной спецовке на секунду отвлеклась от сканворда и поздоровалась.

— Доброе утро, — отозвался Выдрин.

Ирина Михайловна вздохнула.

На лестнице она, чуть оглянувшись, сказала:

— Меня назначили директором. Пока ио.

— Поздравляю, — ответил Выдрин ей в спину.

И тут же понял, что сглупил.

— Еще бы при других обстоятельствах, — сказала Ирина Михайловна. — Ах, при других обстоятельствах!

В кабинете она сняла плащ, повесила в шкафчик, огляделась, достала с полочки обувную губку и протерла туфли. Движения ее были чуть заторможенными. Ирина Михайловна села на диванчик, откинулась на спинку и вытянула короткие толстые ножки в широких черных брюках.

— Садитесь, Саша, что вы стоите?

Потоптавшись, Выдрин сел на край дивана.

— День нас ждет непростой, — сказала Ирина Михайловна. — Кстати, вы принесли справку?

— Какую справку?

— От следователя. Вы ведь вчера к следователю ходили, правильно?

— Да.

— И?

— Черт, я забыл.

— Ну как же так, Саша?

— Ирина Михайловна, знали бы вы, сколько всего вчера случилось.

Она вздохнула:

— Принесете потом. Вы же еще будете с ним встречаться?

— Да, — сказал Выдрин. — Принесу.

— Хорошо. Теперь о наших невеселых делах. Уроков не будет. Это я уже сказала. Сегодня похороны Леонида Григорьевича. Будет небольшая церемония прощания. Потом поедем в крематорий.

Внезапно Выдрин вспомнил свой детский страх, связанный со смертью дедушки. Он был уверен, что в крематории придется смотреть, как того сжигают. Ночью он не мог уснуть. А утром, когда мама подняла его с постели и сказала, что пора собираться, расплакался.

— Я не поеду, — сказал он. — Я боюсь.

— Перестань, — ответила мама. — Мне тебя не с кем оставить. Будь мужчиной, Саша, а не то я дам тебе пощечину.

Конечно, тело дедушки сожгли без свидетелей. На прощание пришли его бывшие сослуживцы. Дедушка лежал в гробу в кителе капитана первого ранга. И выглядел не страшно. Он был похож на куклу.

Голос Ирины Михайловны доносился издалека:

— Саша, вы слышите?

Он сморгнул воспоминания.

— Простите…

— Его привезут через час. Церемония в актовом зале. Учащиеся могут прийти по желанию, но, думаю, никто не придет. Сотрудники будут все.

— Кого привезут? — спросил Выдрин.

— Леонида Григорьевича, кого же еще. Гроб поставим на сцену. На стол для пинг-понга.

— Ирина Михайловна, простите, а зачем?

— Ну, стол для пинг-понга, как оказалось, идеально подходит, чтобы поставить гроб.

— Я не о том. Зачем его сюда привезут?

— Это не моя инициатива.

— Но вы говорили, от него мало что осталось.

— Ну, его сшили, склеили, кое-где подложили муляжи, насколько я знаю. Но вообще гроб будет закрыт. — И добавила: — Я надеюсь.

Выдрин тоже откинулся на спинку диванчика и вытянул ноги. Подумал, что еще на прошлой неделе тут сидел еще не сожранный медведем директор в такой же позе.

— Теперь о главном, — сказала Ирина Михайловна.

— Так это еще не главное было? — спросил Выдрин.

— Ваш сарказм неуместен.

— Никакого сарказма. Я и правда удивился.

— Как вы помните, наш ученик Миша Капустин недавно повесился.

— Повесился Юра Климов. А Миша Капустин первый сообщил об этом.

— В голове все вверх дном уже, — вздохнула Ирина Михайловна. — Ладно, речь вот о чем. Кто-то должен сходить от школы к его родителям. Выразить соболезнования и все такое.

— Что «все такое»?

— Я не знаю, Саша, не цепляйтесь. Это необходимо сделать. Случилась трагедия, погиб ребенок. В общем, мы не можем выразить наше участие, лишь отчислив его по факту смерти. Понимаете?

— Понимаю, — сказал Выдрин.

А еще он понял, кто пойдет. И Ирина Михайловна тоже поняла, что он понял.

— Приказать я вам не могу. Вы вправе отказаться.

— Почему я, Ирина Михайловна?

— Вы мужчина. И ни слова про трудовика.

Выдрин молчал. Потом шмыгнул носом. Ирина Михайловна внезапно погладила его по спине:

— Сашенька, больше и правда некому.

Ему ужасно не хотелось. Но он понимал, что тянуть время, спорить, жаловаться, ругаться бесполезно. Он все равно пойдет. Будь мужчиной, Саша, а не то получишь пощечину.

— Когда? — спросил Выдрин.

Она легонько похлопала его между лопаток: