Настя сидела с нами и щебетала о садике. А потом возвращался с работы папа, и мы с сестрой бежали в прихожую его встречать. То были времена, когда я еще не знала Дмитрия Соболева, и в моих отношениях с родителями все было хорошо.

Так хочется, чтобы Настя помнила папу. Ей было десять лет, когда он умер. Вроде возраст уже более-менее сознательный, но чем дальше будет идти жизнь, тем сильнее из Настиной памяти будет стираться папино лицо. Даже я иногда ловлю себя на мысли, что не могу сходу воссоздать его лицо. Требуется несколько секунд, чтобы вспомнить все черты.

Пирог получается очень ароматным: с ванилью и корицей. Даже Владик с удовольствием съедает два кусочка, сидя у мамы на коленях. Она так с ним возится и чуть ли не с ложечки кормит. На самом деле эта картина режет глаз. То, как мама любит внука… Иногда это не укладывается в голове. Ведь мама прекрасно знает, кто настоящий отец Владика.

Но насколько сильно мама терпеть не могла Дмитрия Соболева, настолько сильно она любит его сына.

— Расскажите мне, как дела в школе? — прошу маму с сестрой.

— Да ничего нового, — пожимает плечами родительница. — Одни дети сменяют других. И оглянуться не успеваешь, как вырастают.

— Антонина Павловна еще ведет книжный клуб?

— Ведет. Но сейчас он не пользуется такой популярностью у учеников.

— Почему?

— Все больше дети в телефонах и компьютерах, все меньше в книгах.

— Я тоже хочу компьютер! — тут же оживляется Владик.

Ну вот, началось. Я уже закатываю глаза и тяжело вздыхаю.

— А ты умеешь им пользоваться? — спрашивает мама. — Зачем тебе компьютер?

— Мне кажется, что умею. Папа обещал купить мне, когда я пойду в школу.

Снова при слове «папа» из уст Владика меня будто током прошибает. Опять вспоминаю Диму, и совесть начинает точить в груди. Одно дело, когда я считала Диму мертвым, и поэтому вышла замуж и позволила чужому мужчине называться отцом Владика, а другое дело, когда Дима жив.

Вопрос, должна ли я была сказать Диме о Владике не даёт мне покоя. В больнице я была слишком эмоциональна и зла из-за того, что Олеся обманула меня, а сам Дима даже не пытался искать. Но сейчас эмоции улеглись, и я то и дело думаю, а как бы оно все было, если бы Олеся не солгала так жестоко, если бы дала мне новый номер Димы.

Я бы позвонила ему в армию и сказала, что беременна. А еще сказала бы, что люблю его больше жизни и мечтаю стать его женой. Конечно, он бы не смог ко мне приехать, из армии же нельзя уезжать. Но я бы дождалась Диму, родила Владика, потом он бы вернулся со службы. И мы бы обязательно что-нибудь вместе придумали. У нас был бы наш сын и наша любовь, а все остальное приложилось бы.

Вот только слишком много сослагательного наклонения и частицы «бы».

Но все сложилось так, как сложилось. Я вышла замуж за хорошего человека, который был рядом и помогал в самые тяжелые минуты, который принял меня с ребенком от другого мужчины и ни разу ничем не упрекнул. Игорь любит Владика, Владик любит Игоря. Я тоже вполне довольна своей жизнью и счастлива. Что еще нужно? Кому станет лучше от того, что я скажу всем правду?

Да у меня и возможности нет сказать Диме о ребенке, даже если захочу. Мы снова потерялись на неопределенное количество лет, а может, и навсегда. У меня нет контактов Соболева, у него нет моих. К тому же неизвестно, а нужен ли Диме сейчас шестилетний ребёнок. Может, Соболев сам собирается жениться или уже женат. Я же не знаю, что у него в личной жизни.

— Я хочу сходить в школу, — говорю маме с Настей. — Мне кажется, я не была там с выпускного.

— Приходи в любой день, — предлагает родительница. — Повидаешь своих учителей, они часто про тебя спрашивают.

— Я хочу сейчас. Можно?

— Сегодня суббота, учителя уже все ушли.

— Мне не нужны учителя. Я просто хочу пройтись по коридорам.

Мама с Настей удивленно переглядываются. А у меня же внутри все подгорает от желания.

— Да, конечно, — отмирает родительница. — Можем сейчас сходить.

Я тут же подрываюсь с места и бегу в прихожую одеваться. Схватившись за куртку, притормаживаю и гляжу на дверь своей комнаты. Бросаю верхнюю одежду и мчусь в свою спальню. Судорожно оглядываю пространство, в котором не была очень давно, и трясущимися пальцами выдвигаю ящики стола.

Шкатулка, поющая балерина, второе дно — и вот он. Старенький кнопочный телефон с зарядкой, который мне дал Дима, чтобы мы могли тайно общаться. Здесь должны быть сохранены все его смски.

Возвращаюсь в прихожую и натягиваю куртку, дрожа от перевозбуждения. Мне кажется, мама, Настя и Владик возятся ужасно долго. Сын вообще не понимает, почему он должен куда-то идти, по телевизору же начинается «Человек-паук».

А мне так не терпится, что уже чуть ли не подпрыгиваю. Чувство предвкушения чего-то долгожданного разливается по венам. По дороге до школы я уже начинаю ловить дежавю. Вспоминаю, как по этому самому скверу мимо садика Насти шла вместе с Димой. Вспоминаю, как он провожал меня до дома самый первый раз: после книжного клуба. А потом у моего подъезда нагло поцеловал, а я дала ему пощечину.

— Чему улыбаешься? — вырывает меня из воспоминаний голос сестры.

— Вспоминаю, как ходила по этой дороге в школу. Такое счастливое было время.

— Да… Папа был жив, — с тоской произносит Настя, и я крепче сжимаю ее ладонь.

Порог школы я переступаю с замирающим сердцем. Здесь абсолютно все напоминает, кричит, вопит о Диме. Хотя Соболев всего-то проучился в нашей школе один месяц. Но вот здесь у гардероба мы с ним постоянно обменивались колкостями, когда еще не начали встречаться.

Захожу в столовую. Сначала смотрю на столик, за которым сидела с друзьями, а потом перевожу взгляд туда, где во время обеда был Дима. Он в основном сидел с Лерой Полежаевой, но мы постоянно переписывались.

На непослушных ногах следую в кабинет, где проходит книжный клуб. Замираю на пороге, смотрю на стулья, выстроенным кружком, и вижу нас с Димой, а в ушах уже звучат оживленные голоса:

— Как вы считаете, предала ли Софья Чацкого, не дождавшись его