– Люди с синдромом Дауна прекрасны. Их не зря называют солнечными. Они ласковы, добры, талантливы. Вечные дети. Но у многих есть проблемы со здоровьем, в частности с сердечно-сосудистой системой и дыханием. Когда Галя начала кашлять, ее сразу перевели в изолятор. Через час я увидела, что ей стало хуже, вызвала «Скорую», в районе часа ночи Галю доставили в больницу. Но! Увы! Господь забрал ее к себе. Клавочка, мы тебе поможем с похоронами.

В раздевалку вошла Наталья Ивановна, она тоже обняла санитарку.

– Сама займусь погребением. Тебе ни о чем думать не надо.

– Где она? – прошептала Клава.

– В морге, – после короткой паузы ответила Валентина.

– Я хочу увидеть Галю, – простонала Клава.

Заведующая начала гладить нянечку по голове.

– Не надо. Ее долго пытались реанимировать, делали прямой массаж сердца.

– Лучше запомни Галочку красивой и веселой, – добавила Валентина. – Ну-ка, выпей!

Перед носом Клавдии оказался стакан. Дальнейшее она помнила смутно. Закружилась голова, голоса начальницы и врачихи стали звучать как сквозь вату. Вроде Клаву куда-то повели, уложили, накрыли одеялом. И навалилась тьма.

Когда Клава открыла глаза, увидела, что лежит в изоляторе. Она кое-как встала, вышла в соседнюю комнату и увидела Валентину Ивановну.

– Тебе лучше, – обрадовалась та.

– Что со мой случилось? – пробормотала Клава.

– Гипертонический криз, – ответила врач.

– Я целые сутки проспала, – ахнула нянечка.

Валентина смутилась, а Клава увидела на стене календарь, рамочка стояла на цифре пятнадцать.

– Какое сегодня число? – изумилась Панасина. – Он правильно показывает?

Доктор молча кивнула.

– Я пролежала целую неделю? – ужаснулась Клавдия.

– Твое состояние внушало опасения, – объяснила Валентина, – перевозить такую больную крайне опасно, ты могла не выдержать дороги. Поэтому специалисты приезжали сюда, тебя держали на сильных лекарствах, они одурманивают.

– Но сейчас я чувствую себя хорошо, – удивилась Клава.

– Конечно, – согласилась Валентина, – спасибо Наталье Ивановне, которая все организовала, аж из Москвы профессора привезла.

– Господи, что с Галюней? – закричала санитарка.

– Ты ничего не помнишь? – насторожилась собеседница.

– Племянница умерла, – помолчав, объяснила Клавдия.

– Фу, – выдохнула Самойлова, – а то я уж испугалась, что ты память потеряла.

– Прошло семь дней, – заплакала Клава, – а Галя лежит неупокоенная.

– Что ты, – замахала руками врач, – все организовали, кремировали. Так красиво сделали! Загляденье! Отпели!

Валентина открыла ящик, положила на стол фото.

– Гляди!

Клава начала перебирать глянцевые снимки. Богатая, полированная домовина, сверху на крышке роскошный венок с лентой «От безутешных друзей». Храм, батюшка с кадилом, опять же гроб.

– Видишь, – говорила Валентина Ивановна, – мы достойно все устроили. А вот и снимок покойной.

Клава уставилась на очередное фото. Женщина в кружевном белом платке и незнакомом платье, с полоской бумажной молитвы на лбу, была чужой.

– Это не Галя, – прошептала Клава.

– Смерть меняет, – объяснила врач, – мы одели девушку, как невесту, она же не выходила замуж. Урна хранится в нише на кладбище. Взяли самую красивую, не пластмассовую.

Перед Клавой возник новый снимок. Ваза светлого цвета, ручки в виде ангелов, на крышке херувим с крестом в руках.

– Сделана из натурального камня с позолотой, – объяснила Валентина. – Конечно, тебя это не утешит, но хорошо же, что мы постарались упокоить Галю по-царски.

– Спасибо, – прошептала Клава, – раз уж ей суждено было умереть, то ничего не поделаешь. Мне легче от того, что вы так о Галочке позаботились.

Клавдия Викторовна жестом остановила Настю.

– Даша, вам понятно?

– Пока все ясно, – заверила я.

– Дальше-то чехарда будет, – продолжала бабуля, – говори, Настена. У тебя хорошо получается, умеешь докладывать. А я запинаюсь, экаю, бекаю…

– Баба Клава, не наговаривай на себя, ты чудесно ведешь разговор, – успокоила ее внучка.

– Когда нервничаю, постоянно твержу: «ну… ну… ну…», – улыбнулась я, – еще прядь волос схвачу и накручиваю на палец.

По лицу бабы Клавы проскользнула тень улыбки.

– Они у тебя короткие.

– Все равно пытаюсь их вертеть, – не сдалась я.

– Давай, Настюша, – скомандовала Клавдия.

Девушка продолжила повествование.

Клавдия по-прежнему работала в интернате. Из-за смерти Гали санитарка стала обостренно воспринимать известия о кончине кого-либо из подопечных. Если уж совсем честно, то раньше санитарка относилась к смерти постояльцев спокойно, без переживаний. Что поделаешь, две жизни не дают. И еще в ее голове гнездилась совсем уж нехорошая мысль: те, кого содержат в Юрасове, разве они люди? Просто ошибка природы. Только не подумайте, что Клава обижала или презирала обитателей дома призрения. Нет, нет, она понимала, что в нем живут дети неразумные, которым уж не один десяток лет, но они никогда умом не повзрослеют. Ей-богу, таким лучше пораньше на тот свет отправиться. Ну какой от них толк? Но кончина Гали изменила ее. Теперь Клавдия Викторовна плакала о каждом ушедшем и в конце концов заметила некие странности. Все несчастные заболевали внезапно, плохо им делалось в пятницу вечером, когда Клава уходила на выходные. Педагоги, воспитатели не жили при интернате, они приезжали, работали там с десяти до девятнадцати и отправлялись восвояси. Людей с тяжелыми заболеваниями в Юрасове не было. Странно звучит, но все они обладали хорошим аппетитом, не жаловались на какие-то боли, им не ставили страшных диагнозов. С умом у них была беда, а с телом полный порядок. В приюте постоянно работала только одна врач – Валентина Ивановна Самойлова: она и швец, и жнец, и на дуде игрец. Терапевт по специальности, Валя сама проводила диспансеризацию обитателей приюта. И все шло хорошо, только порой того или другого человека возили к стоматологу, или очки кому-то выписать требовалось. Но почему тогда кое-кто внезапно умирал? В пятницу утром-днем постоялец был весел, бодр, ел с завидным аппетитом, вечером того же дня человеку делалось плохо, он попадал в изолятор, в субботу оказывался в больнице, а в понедельник в гробу? Разве так бывает? Валентина Ивановна что, глупый невнимательный доктор? Она не понимает, что если у пациента гипертония, ему нужно лекарство давать? Но когда у Клавдии начала постоянно болеть голова, она пожаловалась Самойловой, та взяла тонометр, цокнула потом языком и прописала санитарке пилюли от давления. Клава их постоянно глотала и забыла про тяжелый затылок.