большие деньги. Это приводило иногда к умыканию цыганок. В последние годы существования хора выкупа уже не брали, но обычай умыкания остался. Девушек выпускали из хора очень неохотно, и все эти препятствия привели к тому, что состав каждого хора постепенно стал наследственным. Выходя замуж за своих же хористов, девушки не порывали связи с хором, хотя обычно оставляли работу. На их место приходили младшие сестры, потом подрастали дочери; иногда цыганка после нескольких лет перерыва возвращалась в хор.

То же было и с мужчинами-аккомпаниаторами. Рядом со старыми гитаристами стояли их сыновья и внуки.

Репертуар тоже переходил из поколения в поколение, причем и в этой области образовались и действовали свои неписаные, но строго соблюдавшиеся правила: хоровые песни были у всех одни и те же, на них собственности не было, а вот многие сольные романсы и песни, заученные певицами с голоса бабушек, матерей, старших сестер, составляли как бы личную собственность. Исполнять песни чужого репертуара нельзя было, это считалось некрасивым, неэтичным поступком. Только если умирала исполнительница, не оставив после себя законных преемниц, любая певица имела право «взять на себя» этот репертуар целиком или частично, после чего он снова становился неприкосновенной собственностью новой владелицы. Манеру исполнения молодые цыганки «снимали» со старых, в точности подражая им, перенимая вместе с их мастерством и чисто внешние традиционные формы выступления. В 80-х и 90-х годах было еще модным пение «с разливом», то есть с надрывом, со слезой. Потом эта манера вышла из моды, пение стало строже, сдержаннее, но многим слушателям прежний стиль больше нравился, казался задушевнее.

До конца девятнадцатого столетия цыгане в концертных залах не пели. В Москве и провинциальных городах они выступали главным образом в трактирах с гостиницами при них, которые тогда назывались номерами для приезжающих.

Теперь, когда мы говорим о трактире, нам представляется дешевая, грязная харчевня, где в клубах махорочного дыма пьют, поют и ругаются обитатели горьковского дна. Но были трактиры другого рода – для благородных, то есть чисто одетых, состоятельных, а часто и очень богатых людей. Старое купечество, например, не жаловало ресторанов, предпочитая им трактиры. В отличие от ресторанов в трактире все было на русский лад: прекрасные повара мастерски жарили исконных русских гусей и баранов с кашей, пекли расстегаи, приготовляли ботвинью, варили стерляжью уху; подавали блюда половые в белых рубахах навыпуск. На эстраде стоял традиционный механический орган, здесь же выступал русский или цыганский хор.

Билетов на выступления цыган не продавали, платы за вход не брали, а в промежутках между номерами молодые цыганки обходили зал, собирая у посетителей «на ноты», кто сколько даст. Весь сбор шел дирижеру, который выплачивал потом деньги хористам. В Петербурге цыганский хор долгое время пел исключительно в «Самарканде» – на даче в Новой Деревне. Постоянных выступлений в «Самарканде» не бывало, просто приехать и попасть на концерт нельзя было. Лица, желавшие послушать цыганский хор, заранее предупреждали дирижера, тот вызывал хористов. С 80-х годов петербургским хором почти тридцать лет подряд руководил Николай Иванович Шишкин, однофамилец прабабушки, очень богатый человек, владелец большого деревянного дома в Новой Деревне. Иногда концерты для узкого круга особо избранных лиц он устраивал у себя дома. Один из таких концертов с большой теплотой описывает А. А. Игнатьев в своей книге «Пятьдесят лет в строю». Независимо от того, где происходил концерт, порядок всегда был одинаков: хористы собирались точно к назначенному часу, но в зал никто из них не входил, пока не собрались все гости. Только тогда в зал проходили певицы, за ними шли гитаристы во главе с дирижером. Женщины усаживались на стулья, мужчины становились позади.

В то время хористки цыганских костюмов не носили. Одевались и причесывались по современной моде. Единственным предметом, напоминавшим о былой экзотике, являлась пест рая шаль, обязательная для каждой исполнительницы. Платье полагалось носить закрытое, с длинными рукавами. Мужчины были в казакинах красного или синего цвета с золотыми галунами.

Иногда цыган приглашали петь в богатые частные дома, когда там устраивали какой-нибудь большой прием; обязательно приглашали хор на полковые праздники, – в этих случаях все участники концерта надевали специально сшитые цыганские костюмы тех цветов, какие были установлены для формы данного полка.

К началу двадцатого века основные покровители цыган – богатое дворянство и крупная аристократия – растеряли, раздробили, продали свои имения, многие из представителей когда-то богатейших старинных родов уехали за границу, другие были вынуждены стеснить себя в расходах. Круг посетителей «Самарканда» начал редеть, суживаться. Цыганам пришлось спуститься по ступенькам общественной лестницы несколько ниже: не оставляя «Самарканда», они начали выступать и в ресторанах.

Впрочем, сначала хор еще пробовал упираться, удерживать, хотя бы внешне, былые порядки, выступая в общем зале только по субботам. На протяжении остальной недели цыгане пели в кабинетах по приглашению небольших компаний, как бы сохраняя прежний стиль «искусства для избранных», но довольно скоро и эти позиции пришлось сдать. Выступления цыган стали обычной деталью ресторанного обихода. Так постепенно и незаметно накапливались изменения бытового и творческого облика цыганского хора. Будь цыганская песня придуманным, стилизованным видом творчества, она умерла бы, выродилась бы в той атмосфере, которую для нее создала обстановка ресторанов. Но цыгане сумели сохранить и пронести через многие поколения исполнителей подлинно национальное, народное искусство, в котором и мелодия, и гармония, и сложные острые ритмы – все своеобразно, неповторимо. Даже заимствованные русские народные песни, которых много было в репертуаре цыган, приобретали в их исполнении особый, характерный оттенок, свойственный чисто цыганским песням.

Поэтому, когда открытые ресторанные залы познакомили большое число посетителей с искусством, раньше спрятанным за тяжелыми портьерами «Самарканда», круг лиц, интересующихся цыганским пением, сразу значительно вырос. Как бы открыв новый вокальный жанр, широкая публика захотела поближе познакомиться с ним, слушать его не в ресторане, куда не все могли пойти, а в привычной для многих любителей пения концертной обстановке.

Вот тогда-то и начались выступления цыганского хора и солисток – исполнительниц цыганских песен – в концертных залах. Только здесь артисты, не связанные специфическими условиями ресторанной эстрады того времени, могли дать своим слушателям представление о настоящем старинном цыганском пении в чистом виде.

Начала я петь, когда мне шел четвертый год. Меня ставили на стол, давали в руки носовой платок, и я пела: «Отдайте мне минуты восторга и любви»… Шестилетний брат Сергей, туго натянув на щепку нитки, аккомпанировал мне. Друг отца, наездник М. А. Цыбаев, увидев эту сценку, подарил брату балалайку. С этой минуты Сергей,