Так долго ли, коротко ль время,

но всё непрогляднее дни.

Едины горят перед всеми

киосков ночные огни.

Я больше тебя не ругаю,

напрасные слезы не лью.

Я водки себе наливаю

и, морщась, глоточками пью…

И словно вся жизнь на ладони,

взрываясь, сгорает дотла.

Несутся крылатые кони,

горят в небесах купола…

И кажется, я улетаю

туда, где другие пути.

Я знаю, я знаю, я знаю —

теперь уже всё позади.

И птица небесная плачет,

и льется златое вино.

И мы одинаковы, значит

какие —

не всё ли равно…

Чувства, которые переживает героиня Ракитской, в комментариях, пожалуй, не нуждаются.

Не нужны и размышления о том, точна ли картина гибели империи в стихах Эвелины Ракитской. Что с того, что кто-то видит недавнюю историю России, а тем более ее сегодняшний день по-другому. Поэт (в отличие от ученого) пишет совсем иную историю. И, в отличие от ученого, он всегда прав. Он всегда – единственный и бесспорный свидетель.

* * *

Извечный вопрос: откуда и куда идем?

Перебираю в уме: Ракитская родилась в 1960-м; печаталась в журналах, альманахах, газетах – многие из них умерли в послеперестроечные времена; выпустила три книги стихов: «Дожить до тридцати» (1991), «Без гнева и печали» (1998), «Черно-белый романс» (2006). В одном из сборников я увидел ее – уже давнюю – фотографию с тремя маленькими детьми. А в «справке об авторе» прочитал: окончила Литературный институт (занималась в семинаре Евгения Винокурова). На ту же тему – в нью-йоркском журнале «Слово-Word» (редакция представляла читателям стихи Ракитской): «В Литературном институте конца 80-х, который иной раз без насмешки называли «лицеем», Эвелина Ракитская была «за Пушкина». Ее богатая, брызжущая остроумием и энергией одаренность сразу бросалась в глаза». Из заметки в Интернете: «…Эвелине совершенно недосуг заниматься своей литературной карьерой, поэтому она довольно редко выступает и появляется на “тусовках”, но много времени уделяет работе с молодыми и неизвестными авторами, изданию их книг. Постепенно о ее собственном творчестве начинают забывать…»

Оборву цитаты и ссылки. Так ли они важны? Добавлю только: Ракитская все-таки покинула Россию. Уже давно живет в Израиле. Ее некоммерческое издательство Э.РА выпустило сотни книг поэзии и прозы. А редкие теперь стихи самой Эвелины Ракитской – это по-прежнему голос путника, который все еще идет по пустыне.

2002–2003, 2018

Можно ли расчистить песок забвенья?

(Эрнст Зальцберг)

Когда заходит речь о Торонто, я всегда вспоминаю Эрнста Зальцберга – геолога, музыканта, романтика, который многие годы своей жизни безоговорочно посвятил одной цели. Что делает Зальцберг? Он инициирует исследования по истории российских евреев в Америке, а потом издает их на собственные деньги. Помню, однажды мы говорили с Эрнстом Абрамовичем об энтропии – мрачной силе, которая уничтожает труды человека. Особенно разрушительна энтропия в эмиграции, где отсутствуют многие культурные институты, призванные систематизировать и сохранить созданное людьми. «Конечно, нам никогда не справиться с песком забвенья, – сказал я. – Но мы, сообразно правилу, которое так любил Толстой, должны делать то, что должно, и пусть будет то, что будет». Зальцберг помолчал, а потом воскликнул, как-то особенно аккуратно подбирая слова: «Знаете, а я всегда думал, что песок забвенья можно расчистить. Разве стал бы иначе выпускать РЕВА?»

РЕВА – это его сборники «Русские евреи в Америке». Приведу сейчас несколько мнений об уникальной книжной серии. Известный московский профессор Владимир Телицын с удивлением констатирует: «Глобальное исследование по истории эмиграции из России». Знаменитый петербургский литературовед и критик Константин Азадовский утверждает: «Многие публикации, помещенные в этих томах, открывают совершенно новые темы». А вот обращение к Зальцбергу выдающегося лингвиста и литературоведа Анатолия Либермана (Миннесотский университет, США): «Чужие дети быстро растут и редко болеют. Так и нам, с неизменным одобрением следящим за Вашим детищем, трудно оценить, чего стоит издавать том за томом РЕВА… Сотни имен в указателях – это не просто списки: это часто люди, воскресшие из небытия. Перед нами прошли великие деятели науки и искусства, писатели, политические деятели и, что не менее важно, люди, которые переселились в Новый свет из притеснявшей и травившей их Европы. И здесь улицы не были вымощены золотом, но эмигранты пробили стену упорством и способностями. РЕВА – памятник не только героям всех Ваших выпусков, но и Вам, Вашему бескорыстию и усердию… Продолжайте дело, которому Вы отдали столько сил, и слово отзовется не только в среде Ваших друзей, но и там, где Вы не ждете отклика».

Писательница Маша Рольникайте («литовская Анна Франк», которая тоже вела в гетто дневник) когда-то назвала Зальцберга одиноким мечтателем. А я подумал сейчас: парадокс нашего прагматичного времени состоит в том, что именно идеалисты часто побеждают в своей схватке с «песком забвенья».

ЕЦ На первый взгляд, ваша биография таит в себе постоянный и неизбежный конфликт. Сначала вы окончили геологический факультет Горного института, а вскоре – Ленинградскую консерваторию как пианист. Шли годы. Вы защитили кандидатскую диссертацию по гидрогеологии, опубликовали множество научных работ, добились международного признания. Одновременно появлялись ваши глубокие очерки о деятелях культуры, прежде всего – музыкантах. Как сосуществуют эти две разные сферы деятельности в вашей жизни?

ЭЗ Внутренний конфликт, о котором вы говорите, я испытал в полной мере в 1955 году, окончив с медалью ленинградскую школу. Я должен был ответить для себя на вопрос, который встает перед большинством людей: что же дальше? Сразу отмел смутное желание поступить в университет – для еврея это было практически невозможно. Подал документы в Горный институт, куда медалистов брали без экзаменов и который до войны окончил мой папа. Так и стал студентом геолого-разведочного факультета. Но все это время – и раньше, и позже – со мной была музыка. Привычны рассказы о том, как родители заставляют ребенка часами сидеть у инструмента. Меня никогда и никто не принуждал. Музыка была радостью, уходом из серых буден. Естественно и без особого напряжения я окончил с отличием музыкальную школу и, уже будучи студентом Горного, три курса музыкально-педагогического училища. В 1960-м начал работать гидрогеологом, но – почти одновременно – поступил на заочное отделение Консерватории в класс замечательного фортепианного педагога М. Я. Хальфина. Нравилась ли мне моя работа? Я изучал подземные воды в Ленинграде и на Северо-западе России, их влияние на строительство и сельскохозяйственное производство. Звучит скучно, но, пожалуй,