Где-то над оврагом лошади еще раз взметнулись, но она,вскочив, успела вырвать вожжи из рук ошалевшего малого. Тут она с размахуполетела в козлы и рассекла щеку об что-то железное. Так и остался на всю жизньлегкий шрам в уголке ее губ, и, когда у ней спрашивали, отчего это, она судовольствием улыбалась.

– Дела давно минувших дней! – говорила она, вспоминаято давнее лето, августовские сухие дни и темные ночи, молотьбу на гумне, ометыновой пахучей соломы и небритого гимназиста, с которым она лежала в нихвечерами, глядя на ярко-мгновенные дуги падающих звезд. – Волки испугали,лошади понесли, – говорила она. – А я была горячая, отчаянная,бросилась останавливать их…

Те, кого она еще не раз любила в жизни, говорили, что нетничего милее этого шрама, похожего на тонкую постоянную улыбку.

7 октября 1940

Было начало осени, бежал по опустевшей Волге пароход«Гончаров». Завернули ранние холода, туго и быстро дул навстречу, по серымразливам ее азиатского

простора, с ее восточных, уже порыжевших берегов, студеныйветер, трепавший флаг на корме, шляпы, картузы и одежды ходивших по палубе,морщивший им лица, бивший в рукава и полы. И бесцельно и скучно провожала пароходединственная чайка – то летела, выпукло кренясь на острых крыльях, за самойкормой, то косо смывалась вдаль, в сторону, точно не зная, что с собой делать вэтой пустыне великой реки и осеннего серого неба.

И пароход был почти пуст, – только артель мужиков нанижней палубе, а по верхней ходили взад и вперед, встречаясь и расходясь, всеготрое: те два из второго класса, что оба плыли куда-то в одно и то же место ибыли неразлучны, гуляли всегда вместе, все о чем-то деловито говоря, и былипохожи друг на друга незаметностью, и пассажир первого класса, человек леттридцати, недавно прославившийся писатель, заметный своей не то печальной, нето сердитой серьезностью и отчасти наружностью: он был высок, крепок, –даже слегка гнулся, как некоторые сильные люди, – хорошо одет и в своемроде красив: брюнет того русско-восточного типа, что встречается в Москве средиее старинного торгового люда; он и вышел из этого люда, хотя ничего общего сним уже не имел.

Он одиноко ходил твердой поступью, в дорогой и прочной обуви,в черном шевиотовом пальто и клетчатой английской каскетке, шагал взад ивперед, то навстречу ветру, то под ветер, дыша этим сильным воздухом осени иВолги. Он доходил до кормы, стоял на ней, глядя на расстилавшуюся и бегущуюсерой зыбью сзади парохода реку, и опять, резко повернувшись, шел к носу, наветер, нагибая голову в надувшейся каскетке и слушая мерный стук колесных плиц,с которых стеклянным холстом катилась шумящая вода. Наконец он вдругприостановился и хмуро улыбнулся: показалась поднимавшаяся из пролета лестницы,с нижней палубы, из третьего класса, черная дешевенькая шляпка и под нейиспитое, милое лицо той, с которой он случайно познакомился вчера вечером. Онпошел к ней навстречу широкими шагами. Вся поднявшись на палубу, неловко пошлаи она на него и тоже с улыбкой, подгоняемая ветром, вся косясь от ветра,придерживая худой рукой шляпку, в легком пальтишке, под которым видны былитонкие ноги.

– Как изволили почивать? – громко и мужественно сказалон на ходу.

– Отлично! – ответила она неумеренно весело. – Явсегда сплю, как сурок…

Он задержал ее руку в своей большой руке и посмотрел ей вглаза. Она с радостным усилием встретила его взгляд.

– Что ж вы так заспались, ангел мой, – сказал онфамильярно. – Добрые люди уже завтракают.

– Все мечтала! – ответила она бойко, совсемнесоответственно всему своему виду.

– О чем же это?

– Мало ли о чем!

– Ой, смотрите! «Так тонут маленькие дети, купаясь летнеюпорой, чеченец ходит за рекой».

– Вот чеченца-то я и жду! – ответила она с той жевеселой бойкостью.

– Пойдем лучше водку пить и уху есть, – сказал он,думая: ей и завтракать-то, верно, не на что.

Она кокетливо затопала ногами:

– Да, да, водки, водки! Чертов холод!

И они скорым шагом пошли в столовую первого класса, онавпереди, он за нею, уже с некоторой жадностью осматривая ее.

Он вспоминал о ней ночью. Вчера, случайно заговорив с ней ипознакомившись у борта парохода, подходившего в сумерки к какому-то черномувысокому берегу, под которым уже рассыпаны были огни, он потом посидел с ней напалубе, на длинной лавке, идущей вдоль кают первого класса, под их окнами сбелыми сквозными ставнями, но посидел мало и ночью жалел об этом. К удивлениюсвоему, он ночью понял, что уже хотел ее. Почему? По привычке дорожноговлечения к случайным и неизвестным спутницам? Теперь, сидя с ней в столовой,чокаясь рюмками под холодную зернистую икру с горячим калачом, он уже знал,почему так влечет его она, и нетерпеливо ждал доведения дела до конца. Оттого,что все это – и водка и ее развязность – было в удивительном противоречии сней, он внутренне волновался все больше.

– Ну-с, еще по единой, и шабаш! – говорит он.

– И правда шабаш, – отвечает она в тон ему. – Азамечательная водка!

Конечно, она тронула его тем, что так растерялась вчера,когда он назвал ей свое имя, поражена была неожиданным знакомством с известнымписателем, – чувствовать и видеть эту растерянность было, как всегда,приятно, это всегда располагает к женщине, если она не совсем дурна и глупа,сразу создает некоторую интимность между тобой и ею, дает смелость в обращениис нею и уже как бы некоторое право на нее. Но не одно это возбуждало его: он,видимо, поразил ее и как мужчина, а она его тронула именно всей своей бедностьюи простосердечностью. Он уже усвоил себе бесцеремонность с поклонницами, легкийи скорый переход от первых минут знакомства с ними к вольности обращения, якобыартистического, и эту наигранную простоту расспросов: кто вы такая? откуда?замужняя или нет? Так расспрашивал он и вчера – глядел в сумрак вечера наразноцветные огни на бакенах, длинно отражавшиеся в темнеющей воде вокругпарохода, на красно горевший костер на плотах, чувствовал запах дымка оттуда,думая: «Это надо запомнить – в этом дымке тотчас чудится запах ухи», – ирасспрашивал:

– Можно узнать, как зовут?

Она быстро сказала свое имя-отчество.

– Возвращаетесь откуда-нибудь домой?

– Была в Свияжске у сестры, у нее внезапно умер муж, и она,понимаете, осталась в ужасном положении…

Она сперва так смущалась, что все смотрела куда-то вдаль.Потом стала отвечать смелее.

– А вы тоже замужем?

Она начала странно усмехаться:

– Замужем. И, увы, уже не первый год…

– Почему увы?

– Выскочила по глупости чересчур рано. Не успеешьоглянуться, как жизнь пройдет!