Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что? Что моя мать снова беременна?
– Что ты обманулась…
Я хмурюсь. Разговор с Каримой часто напоминает хождение по канату. Надо быть очень сосредоточенной, чтобы не оступиться и не потерять опору…
– В Орионе?
Карима трясёт головой.
– Ты всегда правильно судила о людях…
– Но не в этот раз.
– А что говорит твоё сердце?
– Ты разве не слушала, о чём я рассказывала? Обо всех тех гадостях, которые он наговорил про меня этой гнусной Миранде?
– Это ты не слушаешь, Исис Мукеба. И упираешься, как упрямый ишак.
Карима умеет поставить на место. Но она знает, что я её люблю. И я знаю, что она любит меня. Поэтому, даже когда она говорит вещи, которые я не хочу слышать, между нами сохраняется горячая симпатия.
И всё-таки я не решаюсь признаться ей в том, что гложет меня изнутри. Из уважения к её возрасту, надо думать… Что говорит мне сердце? Моё сердце кровоточит, Карима! Потому что на несколько часов я позволила себе слабость. Позволила себе подумать, будто Орион увлечён мной. Мной – одной из миллионов Серых, полным ничтожеством… Да, он ранил меня! Унизил.
«Ты слышала, как он произносил эти слова?» — говорит чей-то голос внутри меня. Я смотрю на Кариму. Но старуха молчит, прикрыв глаза. Может, она владеет телепатией? Я мотаю головой, словно пытаясь вытряхнуть оттуда эту дурацкую мысль. Но вопрос уже задан. Действительно ли Орион произнёс эти слова? И даже если да, то правда ли он так думает? А вдруг эта крашеная девка их просто выдумала? Хотя нет, она слишком глупа для этого.
– А ты тоже считаешь, что у меня «гигантские буфера»? – ляпаю я, не подумав.
Карима начинает смеяться. Очень странно наблюдать, как хохочет столь старый человек. Кажется, она сейчас рассыпется.
– У тебя прекрасная грудь, малышка Исис, – произносит она наконец. – А ты не думала, что маленькая гадюка, выпустившая в тебя свой яд, попросту ревнует?
Миранда ревнует? Неприкосновенная, богатая, красивая блондинка ревнует ко мне? С её идеально белой кожей и огромными голубыми глазами? Невозможно. Хотя как знать. Однако это не снимает моих вопросов к Ориону. И не решает проблему с беременностью матери.
– Решения сами приходят к тем, кто заслуживает, – сонно произносит Карима, а потом начинает бормотать нечто вроде молитвы на языке, который я никогда не слышала.
Я хорошо её знаю. Больше она ничего не скажет. Я целую пергаментную щёку и выскальзываю из хижины. В голове крутится ещё больше вопросов, чем когда я пришла. Орион, Миранда, мать… Мысли бегают по кругу, толкаются, перемешиваются…
Решения сами приходят к тем, кто заслуживает… Хорошо ей говорить, она, кажется, всегда знает, что делать…
А вот я вовсе не уверена, что заслуживаю чего бы то ни было…
Я редко бываю печальной. Я предпочитаю серому– разноцветное. Так же и с чувствами. От грусти всё вокруг тускнеет, становится безвкусным. Я не удивилась бы, узнав, что депрессия одной природы со смогом, скрывающим наше небо…
Я должна поговорить с Орионом.
Эта навязчивая мысль не покидает меня всю ночь. С самого утра я жду возможности осуществить своё намерение. И постепенно прихожу в бешенство. Да, вот он, парадокс нашей школы. Весь день мы учимся бок о бок, но моменты, когда есть шанс вступить в контакт, можно пересчитать по пальцам одной руки. Как если бы каждый клан жил обособленно, внутри невидимого мыльного пузыря. Не зря их называют Неприкосновенными!
День идёт своим чередом, а я так и не могу приблизиться к Ориону.
Вот и последний урок. «Пересечение водной поверхности в горизонтальном положении с продолжительным погружением головы под воду на стандартную глубину». Проще говоря – плаванье в бассейне. Никогда не понимала, почему наши уроки физкультуры так сложно называются. Кажется, это какая-то традиция прошлого века…
Я постаралась попасть на соседнюю с Орионом дорожку. Разумеется, не на ту же самую. Учитель ни за что не допустил бы такой близости. А что, если мы случайно прикоснёмся друг к другу… Когда Орион ныряет, я тоже бросаюсь в воду и пытаюсь его догнать. Это сложно. Он плавает быстрее, чем я. Но я не сдаюсь. Нас разделяет меньше метра, когда он, видимо, заметив меня, сбавляет темп. Наши глаза встречаются.
– Надо поговорить, – произношу я между двумя гребками.
– О чём?
– Кажется, я тусклая и неинтересная.
Я хватаю ртом воздух и продолжаю:
– Кажется, моя мечта – стать одной из ваших служанок.
Мы доплываем до конца дорожки. В тот момент, когда надо оттолкнуться от стены, чтобы плыть в обратную сторону, наши взгляды снова пересекаются.
И я вижу по его глазам, что он действительно говорил эти слова.
– Ты хорошо посмеялся надо мной, – бросаю я, прежде чем нырнуть.
Я плыву под водой долго-долго. Дольше, чем когда-либо в жизни. И не уверена, что хочу подниматься на поверхность. Но инстинкт выталкивает меня наверх, я глотаю воздух и начинаю яростно молотить по воде, представляя, что осыпаю ударами Ориона. Я позволяю телу выплеснуть гнев в бассейне. И даже роняю несколько слезинок. К счастью, никто их не видит. Три дорожки в таком темпе – и я уже изнурена до предела. Выхожу из воды.
– Урок не закончен, Исис, – замечает учитель.
– Я сегодня не в форме, извините.
Учитель хорошо меня знает. Я – Исис-воительница, которая никогда не отступает на полпути. Он верит мне.
– Можешь идти переодеваться. Надеюсь, ты скоро поправишься.
Когда я выхожу из бассейна, слышу шаги за спиной. Орион Паркер тоже вылез из воды.
– Подожди. Исис, подожди! – зовёт он и делает это так громко, что множество любопытных взглядов тут же устремляется к нам.
Я колеблюсь – не обернуться ли. Но продолжаю следовать своим курсом. Зачем я буду откликаться?
Чтобы дать ему удовольствие лицезреть меня в столь жалком виде – с покрасневшими глазами и расстроенным лицом?
– Это совсем не то, что ты думаешь… – слышу я, хлопая дверью женской раздевалки.
Сидящая на бортике бассейна Миранда не упускает ни единой детали из этой удивительной сцены.
В её глазах загораются предвестники приближающейся бури…
Ирина Бергсон принадлежала к тому типу женщин, что возделывают свою красоту, как будто шлифуют драгоценный камень. Она отлично понимала, что внешность – её главный козырь, и использовала его на все сто, чтобы достичь высокого положения в обществе. Мельчайшие детали имели для неё огромное значение. Поэтому, когда служанка, красившая ей ногти, случайно капнула лаком на кожу, Ирина Бергсон мгновенно взорвалась: