– Ну ты чтоооо, – мычал, стонал Влад, – как ты, брааааат? – выпрашивал, брал дрожащими руками сигарету, просил прикурить, шатался, глупо и жалко улыбался.

– Езжайте домой, – кинул нам Саша, отдал инструменты. – Я буду позже, – уже мне.

Он приехал через пару часов – расстроенный, растерянный. Рассказал, что подвез Влада домой, что тот в разводе, без денег и никому не нужен. И что это страшно – оказаться ненужным.

– Ты не будешь ненужным, – вдруг решила успокоить его я.

– Я не сравниваю себя с ним.

– Сравниваешь.

– Хорошо, сравниваю. Может, и не буду.

– Точно не будешь, я узнавала.

– Ты не можешь этого знать, – смотрит мимо, мол, ты не в теме, помолчи.

– Я всегда буду с тобой, – сама себе не верю, но подхожу сзади, обвиваю руками, прислоняюсь лицом к его спине, вот она я, я слышу, как у тебя бьется сердце, как ты дышишь, после такого не уходят, точно говорю.

– Да, ты будешь со мной. Но я о другом, – мягко убирает мои руки, уходит в душ.

Я стояла посреди комнаты и думала: «Если бы ты знал, что сейчас режешь все канаты, мой любимый, говорил бы ты со мной так неосторожно, позволил бы себе сейчас так грустить, так сожалеть о потерянных возможностях? Или бросился бы спасать нас от неминуемого расставания? Могу я просмотреть все варианты?»

В ту ночь мы не занимались любовью, я точно помню. Я уснула первой, читая. Проснулась, когда он осторожно вынимал книгу из моих рук, потянулась к нему благодарно, но он не улыбнулся, лишь поцеловал меня мягко, нежно: «Спи». И повернулся ко мне спиной.

В последние дни лета мы спонтанно купили билеты на верхние полки в купе и отправились в Одессу. Я любила этот город с детства, когда мы с родителями ездили к моему деду. В его маленьком доме всегда пахло яблоками и хлебом, или мне так казалось. По утрам занавеска на окне над кроватью немного колышется, обманывая предчувствием ветра и прохлады, но к полудню мостовые раскаляются так, что кажется, будто воздух над ними плывет. Поэтому нужно успеть позавтракать простоквашей и домашним жирным творогом, чтобы потом поспевать за дедом, ведущим нас извилистыми дорожками к любимому месту – тихому и уединенному, с гладкими валунами и одиноким пирсом, с которого так хочется прыгать в воду, но все равно никто не разрешит. Мы играли с дедом в шашки, читали книги, хохотали, глядя, как дед забегает в воду – рыча, фыркая, словно морж. Зайдя в воду по пояс, он издавал победный клич, а затем нырял и плыл далеко-далеко, так, что мы каждый раз боялись упустить его из виду и с тревогой ждали, когда он наконец вернется. Говорят, одесситы не ходят на море, но для деда это была своеобразная традиция – с середины мая до середины сентября он пропускал купания, только если сильно заболевал, чего почти не случалось. В дни, когда дед был в особо хорошем расположении духа, он покупал нам с братом горячую кукурузу, и мы обжигали руки, губы, языки, но наперегонки выедали початки до самого последнего зернышка, чтобы потом причмокивать языком, вычищая зубы, и счастливо валяться на подстилках, щурясь от солнца. Такие доступные детские радости – купить по дороге домой на Привозе арбуз или дыню, напиться сладкой газировки, выклянчить велосипед у соседского мальчишки – вернее, у его матери, которая даст сыну подзатыльник со словами «Сеня, не позорь мать, как будто ты жадина», приютить котенка, а потом со слезами отнести его обратно во двор, потому что «дедушка наругал», но тайно продолжать подкармливать, вечерами под лампой с бьющимися мотыльками играть в домино или лото, а ночью дожидаться, пока из соседней комнаты не начнет доноситься звучный дедушкин храп, чтобы можно было не шептаться, а болтать в полный голос – все равно не проснется до самого утра, так крепко спит.

Деда нет уже несколько лет. И Одесса в детстве и Одесса сейчас – как говорится, две большие разницы, но она по-прежнему мной очень любима. Фуд-корты со столами и скамейками из палет и меню из кофейных лимонадов и фалафеля, летний кинотеатр под открытым небом во дворе Дворца моряков, музыкальные фестивали и кинопоказы. Блаженные кришнаиты движутся по Приморскому бульвару на огромной тележке-дворце, бросая в прохожих пакетики с засахаренным арахисом, мимо мультяшных ростовых кукол, танцующих перуанцев, которые каждое лето гастролируют в Одессе, сумасшедших поэтов, длинноногих девушек-подростков в коротких шортах, скейтеров и велосипедистов, мимо нескончаемого пестрого потока людей. В кофейнях с голыми стенами бариста с забитыми татуировками руками и выбритыми висками делают вам флет-уайт[7] и черничный фраппе, при этом скупясь на улыбки – им совсем не до смеха, так серьезно они играют в людей, знающих, что хотят получить от жизни. Мы покупаем мороженое в «Баскин Роббинс» на Греческой площади и успеваем до начала сеанса «Достучаться до небес» в Sunday cinema. Ничего в этом теплом летнем вечере, полном счастья и любви, не предвещает трагедии, кроме страха, что растет внутри меня и даже не думает исчезать.

Мы возвращаемся поздно ночью в наш уютный номер над рестораном в городском саду. В наших руках огромные пластиковые стаканы с ледяным мохито, мы молоды, пьяны, и мои ноги гудят от приятной усталости. Во дворе Саша останавливается около лестницы, чтобы перекурить, а я сажусь на ступеньки, смотрю на него, видя в темноте только силуэт, но каким-то шестым чувством догадываюсь, что сейчас он улыбается.

Вдруг он говорит:

– Держись меня, и однажды я куплю тебе дом с садом на берегу моря…

– Ооо, говорить об этом – как листать альбом с фотографиями своего будущего. Продолжай.

– А если будешь себя хорошо вести, то подарю тебе собаку. Сенбернара. Ты будешь сидеть в кресле в саду, в одной руке – бокал вина, другая гладит большую собаку, а на коленях лежит женский роман.

– И долго мне так сидеть? У меня дел невпроворот.

– Какие у тебя могут быть дела? Я все тебе куплю, женщина, сиди и наслаждайся.

– У меня, может, собственные планы, – гордо.

– Например? – смеется, а меня вдруг колет. Так всегда, когда вроде бы в шутку, но ты чувствуешь, что за смехом таится настоящее, то, что о тебе думают.

– Например, я хочу написать.

– СМС? Пост в блоге?

– Саша, книгу, – смущаюсь.

– Кто тебе мешает? Куплю тебе стол и стул, будешь сидеть в саду и писать свои книги.

– Свободной от вина и собаки рукой?

– Да хоть так. Я и руку могу тебе купить. Даже две.

Я тяну мохито, и будто льдинка за льдинкой падает в мое горло, и мне все холоднее:

– А что, если у меня не получится?

– Что именно? Пить или гладить?

– Писать. Что-то делать. Что-то стоящее, хорошее.

– Тебе и не нужно ничего делать, Лена. Ты есть – уже хорошо. А об остальном я позабочусь.