– Не знаю. – Маша шмыгнула носом. Ей стало стыдно за свое невежество. – В меня точно ничего такого не встроено.

– Откуда ты знаешь? – усмехнулась Вера.

– А что тут знать? У меня такой бабушки не было. Мамины родители в цеху работали, а папа вообще был детдомовский.

– Они живы?

– Мама жива. А почему вы спрашиваете?

– Потому что в тебе чувствуется бесприютность. – Вера бросила на Машу быстрый взгляд. – Я обидно говорю?

– Да ну, обидно! Что такого? Может, и чувствуется, я же не знаю. И мне это вообще не очень-то важно.

– А что тебе важно? – улыбнулась Вера.

– Что… – Она помедлила, но все-таки сказала: – Что я ничего про себя не знаю, вот что. Меня саморефлексии четыре года учили и вроде научили, а я все равно ничего про себя не понимаю. Я, знаете, однажды на курсы сценарные записалась, думала, научусь для сериалов сценарии писать.

– Научилась?

– Не знаю. Не вышло попробовать. Там и без меня не протолкнуться. Мне потом один сценарист сказал: лет десять назад стоило бы, а сейчас все, кончился местный Голливуд. Даже известным сценаристам работы нет, не то что новым, тем более с улицы. Может, если б я была гений, то все равно бы своего добивалась, но я не гений, значит. Ну вот, на курсах этих сценарных говорили: главное – чего герой хочет, это надо с самого начала понять, тогда история двинется вперед.

– То есть ты не понимаешь, чего хочешь, – сказала Вера.

– Ну да. И история моя поэтому стоит на месте.

Маше показалось вдруг, что Вера знает какие-то слова, после которых все становится понятно, и сейчас эти слова ей скажет.

– Ничего я тебе не могу сказать, – пожала плечами та. – Вернее, все, что могла бы, тебе уже на лекциях сказали.

Может и не очень-то сложно было читать по Машиному лицу, но все-таки не по себе ей становилось от колдовской Вериной догадливости.

– Ты быстроумная, – сказала Вера. – Но вот это, что тебя волнует, из таких вещей, которые теоретически не объяснить. Проживешь – поймешь, извини за банальность.

– Ничего я не проживу, – буркнула Маша.

– Почему же? Бывают неожиданные повороты.

– Да ничего не бывает! На все возможные таланты я себя уже протестировала. На артистку – еще когда в школе училась. Из Москвы всякие знаменитости вдруг в Норильск стали ездить, модно было, что ли. Поэты, художники, певцы. Театральный фестиваль тоже был. И я к одному режиссеру пришла, чтобы он сказал, есть у меня способности или нет.

– И он тебе сказал, что актерских способностей у тебя нет. А вдруг ошибся? Это же от личного восприятия очень зависит.

– Не знаю, от чего зависит, но он известный и в Щуке преподает. Таких, как я, тысячу штук каждый год видит. Я, правда, туда все-таки сходила, в Щуку, когда в Москву приехала.

– И что?

– И ничего. Даже до первого тура не дошла. На предварительном прослушивании вылетела.

– Расстроилась?

– В том-то и дело, что нет. Так что и актерских способностей никаких у меня нет. Когда фильм смотрю, то вижу, кто хорошо играет, а кто врет, но сама – нет, ничего не сыграю. И с картинами то же самое. Какая хорошая, какая плохая, чувствую, а сама даже корову не могу нарисовать.

– Корову трудно нарисовать, – улыбнулась Вера. – Гораздо труднее, чем лошадь. Это все художники знают.

– Можно было, конечно, акционизмом заняться. – От неожиданно возросшего волнения Маша не слышала ее слов. – Но он же честный только если политический, и то мало у кого. А в музее голой сесть и на посетителей лаять, типа я отрицаю Рембрандта… Это ж чистое вранье, и зачем я буду?.. В общем, нет у меня талантов. Никаких. И не будет со мной в жизни ничего. Понимаете? Ни-че-го!

Маша замолчала, будто захлебнулась. Правда обожгла ей горло. Она вспомнила, как собственная обыкновенность впервые стала ей очевидна. Сидела тогда в общаге на подоконнике, смотрела в заиндевевшее окно с обледенелыми внутренними рамами, на дробящиеся огни Владыкина, и ужас бессмысленной однообразной жизни пробирал ее посильнее холода.

Вера тоже молчала, подперев рукой подбородок. Таинственно переливался камень у нее на пальце.

– Я тебе могла бы сказать, что детей родишь и смысл появится, – наконец проговорила она. – Но не скажу.

– Почему?

Умеет же человек ошеломить! Как холодной водой окатила.

– Потому что непорядочно делать ставку на детей. Они рождаются, чтобы прожить свою собственную жизнь. И не обязаны наполнять смыслом твою. Да и иллюзия это.

В Верином голосе мелькнуло что-то, чего Маша раньше не слышала. Горечь? Она не успела понять – незнакомый оттенок исчез.

– Что иллюзия? – спросила Маша.

– Что пустота может быть заполнена кем-то извне, – уже ровным тоном ответила Вера.

– А никем не может?

– А кто обязан заниматься наполнением твоей жизни? Да и не нужно это никому.

– Тупик, в общем, – заключила Маша. – Даже на богатство рассчитывать не приходится.

Это было чистой правдой, но Вера от ее слов расхохоталась.

– Почему же? – спросила она сквозь смех. – А вдруг ты выйдешь замуж за миллиардера? Или за миллионера, тоже неплохо.

– Я бы вышла, – пожала плечами Маша. – И, в принципе, его можно найти. Я однажды гольфом увлеклась и в клуб месяца два ходила. Дорого, зато интересно. Миллионеров там, конечно, много.

– И что? – с интересом спросила Вера.

– И ничего. Одинаковые все, как лунки для гольфа. Ни в кого не влюбилась.

– Во-первых, тебе могло показаться, что одинаковые. А во-вторых, чтобы выйти замуж, необязательно влюбиться. Это даже мешает в некоторых случаях.

– Ой, слышала тысячу раз. – Маша поморщилась, будто лимон разжевала. – У нас даже спецкурс был «Любовь в системе межличностных коммуникаций». И что брак по расчету бывает счастливым, если расчет оказался верным, вот это все – тоже слышала. Но это же только для спецкурса подходит. А с какой радости я свою единственную жизнь буду жить с посторонним человеком? Спать с ним, завтракать, обедать… Да я к ужину свихнусь уже! Как представлю, что он мне с утра до ночи про теплообменники рассказывает…

– Про что рассказывает? – переспросила Вера.

– Не важно. Какое там к ужину – через полчаса сбегу. Так что замужество как источник богатства вычеркиваем. Работу тоже.

– Вот с работой как раз могут быть… – начала Вера.

– Ничего у меня не может быть с работой! – Маша перебила ее, забыв о вежливости. – Может быть чуть больше денег, чем сейчас, но принципиально больше – не может. Только не говорите, что можно придумать собственный бизнес. Мирка Гасиловская, это однокурсница моя, придумала, когда в декрет пошла – ребенка своего фотографирует и снимки на сайты продает. Все равно, говорит, я целыми днями с ним.