– Стой! – крикнул я туда, вверх, и рванулся, но толпа почему-то не пропустила меня, а когда я растолкал людей, которые, очевидно, решили, что я собираюсь скрыться с места происшествия, никакой старухи на эстакаде уже не наблюдалось.

Где-то впереди завыла сирена госавтоинспектора. На негнущихся, деревянных ногах я прошел к своей машине и сел, справедливо предполагая, что начавшийся кошмар с появлением госавтоинспектора растянется на долгие часы.

* * *

– Почему вы не сказали, что были с ней знакомы?

– Что?

– Почему вы не сказали следователю, что хорошо знаете эту женщину?

О боже! Пассажирка, которую я взял на дороге давно, в другой жизни, оказывается, не ушла. Все время, пока длился этот ужас, она просидела в моей машине. Или нет? Снег с дождем снова таял на ее ярко-красном плаще и косынке, белое лицо рдело морозным румянцем. Выходила. И ах да, она же была свидетелем, тоже что-то говорила подъехавшей бригаде следователей.

Туман в моей голове еще не рассеялся.

– Вы знаете, я не смогу подвезти вас куда вам надо. Извините меня.

Я думал, она психанет, дернется и уйдет, как поступила бы на ее месте любая другая женщина, но Ада накрыла мою руку, лежащую на руле, своей ладонью и, чуть нагнувшись к моему уху, предложила:

– Вы взволнованы и не можете сейчас управлять машиной. Давайте я сама сяду за руль, а вы переместитесь на мое место. И не переживайте. Если вы не натворили большого зла, я помогу вам выпутаться из этой ситуации.

Подчиняясь не столько логике, сколько тону, которым были сказаны эти слова (смесь убедительности и приказа), я уступил Аде водительское место. Но перед этим снова закрыл и открыл глаза в мистической надежде, что сейчас все это: труп, который какие-то люди теперь запаковали в черный мешок, похожий на тот, в котором вывозят мусор, пятна крови на бордюре, которые еще не успел смыть дождь, и машины милиции со «Скорой помощью» – это исчезнет, и пробка, образовавшаяся в результате ДДП, рассосется, и я тоже поеду в общем ряду и в конце концов доеду до дома, где меня ждет Рита.

Ведь исчез же сам собой подвешенный к потолку труп там, в гостинице!

Но когда я открыл глаза, все было на своих местах. «Дворники» на лобовом стекле работали как сумасшедшие, сгребая грязно-серую кашицу, порывы ветра то и дело пытались сорвать с головы главного милиционера форменную фуражку. Придерживая ее на голове одной рукой, другой он досадливо махнул нам: «Проезжайте, проезжайте!»

– Говорите адрес. Куда вас везти, где вы живете?

Ада уверенно повернула ключ в замке зажигания.

Некоторое время мы молчали, глядя на дорогу. Затем Ада, чуть скосив на меня глаза (я заметил это боковым зрением), сказала:

– Так почему вы не сказали, что знали эту женщину раньше?

– Послушайте! Вам доставляет удовольствие меня мучить?! – взорвался я. – Давайте ехать молча, если уж у нас обоих нет другой темы для разговора!

– Вы сейчас уйдете в себя, как это свойственно Стрельцам, когда они не чувствуют себя в силах переломить ситуацию, и предоставите событиям идти своим чередом. А этого допускать никак нельзя: ведь ясно же, что вокруг вас сгущаются тучи. Сперва вы были выбиты из колеи каким-то событием, которое случилось утром, теперь… теперь это. Женщина, которая упала с эстакады, ваша знакомая: она назвала вас по имени, сказала еще несколько слов, и ни одному из них вы не удивились. Вы были знакомы раньше?

– Да… Знакомы.

– И держали знакомство в тайне? Вы ничего не сказали следователю.

– А вам я должен ответить?

– Это в ваших же интересах.

Я хмыкнул, а потом, сам не знаю почему, сказал то, что желал забыть как можно скорее:

– Она моя жена. Бывшая, разумеется.

– Вот как! – Ада посмотрела на меня с живым интересом, ощупала взглядом (это было видно даже сквозь темные очки) и снова сосредоточилась на дороге.

– Напрасно вы не сказали об этом следователю. Все равно докопаются.

– И что?

– Да ничего, но это может стоить вам многих неприятных минут. Конечно, если дело будет поручено следователю, который любит покуражиться. А может, милиция и прокуратура решат спустить все на тормозах: пьяная женщина бросилась с моста под машину – явное самоубийство. Или даже несчастный случай.

Ада говорила, и звук ее голоса входил в меня по капле, как живительное тепло. Страх, все это время железной рукой держащий меня за горло, наконец-то отпустил. Я начал дышать свободнее.

– И когда только кончился этот ужас…

– Если вы не сделаете больших ошибок, то скоро. У каждого из нас крупные неприятности возникают за месяц до дня рождения и заканчиваются тоже через месяц после этой даты. Это было замечено еще в древности. Так что же у нас случилось с девушкой по имени Мила?

* * *

Я нашел ее на ступенях Киевского вокзала.

Это было в тот год, когда я поступил на первый курс филфака, – сейчас я уже не помню, что занесло меня на этот вокзал, но в памяти остался ясный летний день и мое прекрасное настроение. Как же! Я стал студентом!

Это настолько прибавило мне сил, что в те дни я не ходил, а передвигался каким-то странным способом: легкий бег, переходящий в прыжки. Именно таким полуобезьянним манером, не особенно оглядываясь по сторонам, я взбегал на ступени Киевского вокзала, когда услышал где-то внизу резкий вскрик – так кричат от внезапной боли, и нога моя проехалась по чему-то мягкому и живому.

Притормозив, я посмотрел себе под ноги и похолодел: оказывается, я наступил на ручку девочке, которая неизвестно почему прямо на грязных ступеньках играла с дешевым пластмассовым утенком. Я похолодел и опустился на корточки возле кричащего ребенка: никому не пожелаю узнать, что ты чувствуешь, когда крошечная детская рука оказывается под твоим ботинком!

Чумазая черноглазая мордашка сморщилась от боли, маленький ротик скривился в плаче. «Ай… ай… ай…» – жалобно, через равные промежутки, кричала она. На вид девочке было не больше полутора – от силы двух лет. Она была худенькая, в грязном красном платьице с оборочками и самодельном ожерелье из арбузных косточек, которое свободно болталось на худенькой смуглой шейке.

– Ай! Ай! Ай!

Я неловко – никогда не умел обращаться с маленькими детьми – погладил ее по голове и с замиранием сердца взял в руку ее грязную лапку. Ручка распухала на глазах и становилась красной: не было сомнения, что я нанес ребенку серьезную травму.

– Перелом, – сказал кто-то.

Ребенка у меня забрали. Сильные руки какого-то прохожего посадили девочку на мраморные перила, утенка положили рядом. Девочка продолжала плакать, останавливаясь только для того, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, и яростно отклоняла всякие попытки приласкать ее.