– Да, давно очень, только девки не знают,да и незачем им, я бы и сейчас ничего не сказала, да жаль тебя, сама на твоемместе была. Мужа имела, Степана. Красавец хоть куда, весь наш городок по немусох, из богатых семей девки себя предлагали, а выбрал Степа меня, нищетугорькую. Три месяца вместе прожили, а потом соседки стали нашептывать: «Твой-­тос Анфисой, с телятницей, шуры-муры в сарае крутит». А я молодая была, глупая,мозгов никаких, ну и решила муженька на любовнице взять. Подстерегла парочку исобственными глазами факт измены и увидела. Знаешь, что дальше случилось?

Я покачала головой.

– Вилы там стояли, – вздохнула ВераИвановна, – у меня, как спину мужа увидела, всякий разум отшибло. Сама непомню, как железку в него воткнула, Степана убила, Анфиса жива осталась, дажене поцарапанная вылезла. Судили меня и дали мало, бабы все в нашем колхозе намоей стороне были, адвокат речь толкнул такую, что даже прокурор слезамиумылся. Отправили меня на зону, вышла я, потом в Москву уехала, на кирпичныйзавод подалась, опять в ЗАГС сбегала, и все, жила хорошо. Только нет-нет даприснится Степа. Стоит, пальцем грозит: «Ну, погоди, Верка, свидимся мы с тобойв загробной жизни, покажу тебе, где раки зимуют». Поняла?

– Зачем вы передо мной свои тайныраскрываете? – настороженно спросила я.

Вера Ивановна снова потянулась к сигаретам.

– Да к тому, что я сразу сообразила, ктоАсю пристрелил, Роза Башметова, жена ее любовника Ильяса.

– Но…

– Слушай внимательно, – суровосказала старуха. – Аську не вернуть, хоть она мне и вроде внучки была,только не жалею я о девке, тот еще фрукт гнилой, всего тебе рассказывать нестану, но только поверь, много чего за ней водилось. А Ильяс, похоже, дурак,раз к такой уйти надумал. Да и ты без особого ума, если на убийство решилась. Одетях подумала? Их кто на ноги поднимать станет? Полагаешь, коли жену за решеткусунут, муженек начнет передачи таскать? Никогда! Мигом разведется и забудеттебя, ребят в интернат сдаст. Кому ты хорошо сделала? Если кобель на сторонупобежал, так и будет шляться: тут надо либо делать вид, что ничего не знаешь,либо уходить. А ты чего придумала? Мне как про Снегурку рассказали, я сразуврубилась, что к чему! У себя в садике ты костюмчик взяла! Правильно?

Глаза старухи будто сверлили меня, и яневольно поежилась.

– Значит, верно, – вздохнула ВераИвановна, – ступай домой и сиди тихо. Я ментам ничего не сказала, терпетьих еще со старых времен не могу, никаких намеков не дала. Смотри не проговорисьсама, затаись, а весной уезжайте из этого района, в другой переберитесь,садиков полно, няньки везде нужны. На новом месте и болтовни не будет. К намбольше не ходи, Ася умерла, убила ты ее! Все, ступай и скажи спасибо, что наменя нарвалась, другая бы не пожалела убийцу, а я тебя очень хорошо понимаю!Убирайся! Никаких следов ты тут не оставила, ничего менты у нас не нашличужого. Соседи болтают, на лестнице ботинок лежал, здоровенный, так он откостюма, бояться нечего. Давай, давай, а то сейчас Катька прибежит ирасспрашивать начнет. Ты что в садике сказала? Как объяснила свое отсутствие вовремя рабочего дня?

– Э…

– Впрочем, ясно, – отмахнулась ВераИвановна, – выходная ты, небось сменами, как Аська, работала!

– Да, – согласилась я, пятясь кдвери, – именно так!

– Вот и торопись назад, пока твоя малышнявопль не подняла, – велела Вера Ивановна, – забудь сюда дорогу!

В прихожей я наткнулась на Катю, таперекрестилась.

– Жуть!

– Да, – кивнула я, – скажи, вкаком садике работала Ася?

Катя, не задавая лишних вопросов, быстросказала адрес.

Выйдя на проспект, я проехала пару остановокна автобусе, потом вышла, завернула за угол дома и увидела типовое двухэтажноездание из светлого кирпича. Дверь оказалась незапертой, я толкнула ее и вошла вузкий коридор, выложенный желто-коричневой плиткой. Сразу вспомнились школьныегоды, точь-в-точь такой «кабанчик» лежал у нас в столовой и на первом этажеоколо раздевалки.

В воздухе пахло едой, похоже, деткам сегодняподавали мясной суп и гречневую кашу. Оглядевшись по сторонам, я увидела стенд«Уголок родителя» и стала читать вывешенные на нем объявления. «Дети,приведенные после завтрака, в сад не допускаются». «Внимание! Всем оплатитьквитанции до двадцатого января». «Открывается кружок мягкой игрушки, занятияплатные, запись у Розы Башметовой, девятая группа».

– Вы к кому? – крикнула появившаясяв коридоре тучная особа в белом халате.

– Хочу деньги сдать за кружок мягкойигрушки, – спокойно пояснила я, – тут написано, что их собираетБашметова.

– Второй этаж, налево, – сказалатолстуха и ушла.

Я пошла вверх по крутой лестнице и уткнулась вдверь с табличкой «Группа 9», толкнула ее и обвела глазами помещение. Узкаякомната казалась совсем тесной из-за шкафчиков, плотно натыканных по стенам.Перед ними тянулась невысокая скамеечка, на которой сидел с самым несчастнымвидом худенький мальчик, одетый в темно-синий комбинезон. Около малыша стоялидве женщины. Одна, принаряженная в новую дубленку, очевидно, мама, вторая,скорей всего, сотрудница садика, потому что она была в платье и тапках.

– Мишенька, – кудахтала мама, –ты же дал папе честное слово, что будешь ходить в садик!

Мальчик тихо всхлипнул.

– Посидишь совсем недолго, –вступила в разговор воспитательница.

Миша снова зашмыгал носом.

– Все детки у нас спокойно мамочекждут, – продолжала тетка, – слышишь, как тихо, не дерутся, не кричат,у каждого свое место. Видишь шкафчики, выбирай, какой тебе больше по сердцу, иустраивайся.

Миша робко протянул ручонку к дверце,украшенной изображением машинки.

– Этот занят, он Петин, – остановилаего воспитательница, – бери другой, с вишенкой.

Мальчик захныкал.

– Миша! – закричала мать.

Сын кое-как справился с рыданиями.

– Поцелуй меня, – велеламама, – я скоро вернусь.

Ребенок покорно чмокнул ее в щеку, вел онсебя, как человек, которого тащат на казнь, жертва палача не сопротивляется,она покорилась обстоятельствам.

– Ну все, дружочек, давай пошли, –решила ускорить прощание женщина в платье.

Миша безнадежно кивнул, потом тихо сказал:

– До свиданья, мама, буду тут сидеть,пока ты меня не заберешь!