Последним аргументом для меня стал письменный стол в центрекабинета. На столе, напоминая скульптуру из металла и света, стоялавнушительная пишущая машинка «Ундервуд», за прокат которой было давным-давнозаплачено. Я сел в маршальское кресло у стола, с улыбкой погладил клавишимашинки и сказал:

— Я ее оставлю.

Инспектор издал вздох облегчения, а управляющий, закативглаза, перекрестился. В тот же день я подписал договор о найме сроком на десятьлет. Пока техники из электрической компании проводили в дом свет, я занималсяуборкой и наведением порядка, чтобы придать жилищу достойный вид. Мне помогалитрое слуг, которых Видаль отправил в наряд, даже не спросив, нужно ли мнеподкрепление. Я вскоре уяснил, что modus operandi командыспециалистов-электриков весьма прост: сначала они сверлили стены направо иналево, а потом задавали вопросы. Через три дня после высадки десанта в доме неимелось ни одной работающей лампочки, зато любой сказал бы, что произошлонашествие жуков-точильщиков, пристрастившихся к штукатурке и благороднымметаллам.

— Вы хотите сказать, что нет другого способа справитьсяс проблемой? — спросил я у командира батальона, решавшего все вопросыударами молотка.

Отилио (так звали этого умельца) помахал комплектом плановдома, который управляющий вручил мне вместе с ключами, и объяснил, что во всемвиноват дом, поскольку он плохо построен.

— Посудите сами, — убеждал он, — если вещьникуда не годится, тут уж ничего не поделаешь. Вот и здесь так. Тут говорится,что у вас резервуар с водой на асотее.[15] Так ведь нет.Цистерна у вас на заднем дворе.

— Ну и что? Вас вода не касается, Отилио.Сосредоточьтесь на электричестве. Свет. Не краны и трубы. Свет. Мне нужен свет.

— Так ведь все связано. Что скажете о галерее?

— Что там нет света.

— По плану вот в этом месте должна проходитькапитальная стена. И как раз тут, стоило старине Ремихио только пальцем ткнуть,как на нас чуть полдома не рухнуло. А о комнатах и говорить нечего. По плану взале в конце галерее — почти сорок квадратных метров. Ничего подобного. СлаваБогу, если там хотя бы двадцать наберется. Стоит стена, которой быть не должно.А о водопроводе и правда лучше не вспоминать. Все водосливы находятся совсем нетам, где положено.

— Вы уверены, что разбираетесь в чертежах?

— Послушайте, я профессионал. Учтите, в этом доме всешиворот-навыворот. Все сделано как Бог на душу положит.

— Тем не менее вам придется проявить смекалку иработать с тем материалом, какой есть. Делайте что угодно и как угодно, но яхочу, чтобы в пятницу дыры в стенах были заделаны, поверхности покрашены игорел свет.

— Не надо меня торопить, работа-то тонкая. Нужнодействовать с умом.

— И что вы намерены предпринять?

— Пока что пойти позавтракать.

— Да вы пришли всего полчаса назад.

— Сеньор Мартин, с таким отношением мы с вами никак недоговоримся.

Мучения, связанные с ремонтными работами и устранениемнедоделок, растянулись на неделю дольше запланированного. Однако душу согреваласама мысль о том, что в любой момент я могу переехать в дом, о котором давномечтал. В случае необходимости я готов был годами существовать при свечах и смасляными фонарями, смирившись с присутствием Отилио и его эскадронакудесников, делавших дырки где ни попадя и вкушавших пищу по два с половинойчаса. К счастью, квартал Рибера был настоящим заповедником, духовным иматериальным, ремесленников разных мастей. В двух шагах от новой обители янашел мастеров, установивших мне замки, которые не напоминали трофеи изБастилии, а также светильники и краны образца XX столетия. Идея статьсчастливым обладателем телефонной линии меня не воодушевила. Судя по тому, чтоя слышал по радио у Видаля, новые средства массовой связи (как их именоваланынешняя пресса) не принимали меня в расчет, пытаясь привлечь публику. Я решил,что буду вести тихую жизнь, наслаждаясь книгами и покоем. Из пансиона я не взялпочти ничего, только смену белья и шкатулку с револьвером отца, единственнойвещью, оставшейся от него на память. Остальную одежду и прочее имущество яраздал другим жильцам. Если бы я мог так же легко избавиться от старой кожи ивоспоминаний, я бы это сделал.

Официально я перебрался в дом с башней, наконец полностьюэлектрифицированный, в тот день, когда из печати вышел пилотный выпуск «Городапроклятых». Я лихо закрутил интригу, от начала до конца вымышленную, вокругпожара в «Грезе» в 1903 году и призрачного существа, с тех пор наводившегоколдовские чары на улицы Раваля. Раньше чем высохла типографская краска первогоиздания, я начал трудиться над вторым романом серии. По моим расчетам, исходяиз тридцати дней непрерывной работы в месяц, Игнатиус Б. Самсон должен был всреднем писать в сутки 6,66 страницы набело, чтобы выполнить условия контракта.Чистое безумие, имевшее, впрочем, одно преимущество: у меня почти не оставалосьсвободного времени, чтобы задуматься об этом.

Я едва осознавал, что с течением времени стал поглощатьбольше кофе и папирос, чем кислорода. По мере того как я травил себя, у меняпоявлялось ощущение, что мозг постепенно превращается в паровую машину, котораяникогда не остывает. Но Игнатиус Б. Самсон был молод и вынослив. Он работалночь напролет и падал на кровать на рассвете, совершенно изнуренный,одолеваемый странными снами. Ему снилось, что буквы на листе, заправленном впишущую машинку в кабинете, отделялись от бумаги и, словно чернильные пауки,расползались по его рукам и лицу, проникали сквозь кожу и заполняли вены, покане оплетали сердце черным коконом и не застилали зрачки озерами мрака.

Целыми неделями я не покидал стен особняка и потерял счетдням недели и месяцам года. Я не обращал внимания на повторявшиеся приступыголовной боли, начинавшиеся внезапно, будто железное долото вонзалось в черептак, что из глаз сыпались искры. Я привык к постоянному шуму в ушах,заглушаемому только воем ветра или шелестом дождя. Иногда, обливаясь холоднымпотом и чувствуя, что пальцы, лежавшие на клавиатуре машинки, отказываютсяповиноваться, я обещал себе на другой же день показаться врачу. Но на следующийдень всегда появлялись новый эпизод и очередная история, которые требовалосьрассказать.

Игнатиусу Б. Самсону исполнился год, и я, чтобы отметить этособытие, решил взять выходной и вновь увидеть солнце, почувствовать дыханиеветра и пройти по городу, по которому давно путешествовал только в своемвоображении. Я побрился, привел себя в порядок и нарядился в самый лучший иреспектабельный из своих костюмов. Я оставил открытыми окна в кабинете игалерее, чтобы проветрить дом, и густой дух, пропитавший все поры, развеяло начетыре стороны. Я вышел на улицу и обнаружил на земле под почтовым ящикомбольшой конверт. В конверте я нашел тонкий лист пергамента, запечатанныйсургучом с оттиском фигуры ангела, исписанный изумительно красивым почерком.Текст гласил: