— А вы не идете? — спросил я.

Дон Басилио покачал головой.

— У меня отбили всякое желание.

Мы молча переглянулись.

— А если я вас приглашу? — предложил я. —Куда хотите. В «Кан Соле», если угодно. Вы и я, чтобы отметить успех «ТайнБарселоны».

Дон Басилио улыбнулся, слегка наклонив голову.

— Мартин, — промолвил он наконец, — я незнаю, как вам это сказать.

— Сказать что?

Дон Басилио кашлянул.

— Я больше не в состоянии публиковать цикл «ТайныБарселоны».

Я смотрел на него, не понимая, к чему он клонит. Дон Басилиостарательно избегал моего взгляда.

— Вы хотите, чтобы я написал что-то другое? Что-нибудьв стиле Гальдоса?

— Мартин, вы же знаете, каковы люди. Поступали жалобы.Я не собирался давать делу ход, но главный редактор — человек слабый, он нелюбит ненужных конфликтов.

— Я вас не понимаю, дон Басилио.

— Мартин, именно мне поручили сказать вам это.

Он наконец посмотрел мне в глаза и пожал плечами.

— Я уволен, — пробормотал я.

Дон Басилио кивнул.

Я почувствовал, что глаза помимо воли наполняются слезами.

— В данный момент вам это кажется концом света, но,поверьте моим словам, в сущности, это наилучший выход. Вам тут не место.

— А где мне место? — спросил я.

— Мне жаль, Мартин. Честное слово, мне очень жаль.

Дон Басилио привстал и сердечно потрепал меня по плечу.

— С Рождеством, Мартин.

В тот же вечер я освободил свой стол и навсегда покинулместо, которое заменяло мне родной дом, чтобы затеряться на темных и пустынныхулицах города. По дороге в пансион я завернул к ресторану «Семь враг»,располагавшемуся под арками галереи Шифре. Стоя на улице, я наблюдал черезокно, как веселятся и пьют мои товарищи. Я хотел верить, что без меня онипочувствуют себя счастливыми или по меньшей мерe забудут, что не были и небудут счастливы никогда.

До конца недели я безвольно плыл по течению, целыми днямипропадая в библиотеке Атенея. Я надеялся, вернувшись в пансион, найти посланиеот главного редактора с просьбой вернуться в штат газеты. Устроившись вукромном уголке одного из читальных залов, я доставал визитную карточку,которую сжимал в руке, проснувшись поутру в «Грезе», и начинал составлятьписьмо Андреасу Корелли, своему неизвестному благодетелю, но потом всегда рвалего на мелкие кусочки и предпринимал новую попытку на следующий день. Черезнеделю мне надоело жалеть себя, и я решил совершить неизбежное паломничество кпорогу моего создателя.

Я сел на поезд линии «Саррия» на улице Пелайо. Тогда поездаеще ходили по поверхности земли, и, усевшись впереди вагона, я имел возможностьразглядывать город и улицы, становившиеся все более широкими и величественнымипо мере удаления от центра. Я вышел на платформе «Саррия», а затем сел натрамвай, высадивший меня у ворот монастыря в Педральбес. День стоял удивительнотеплый для зимы, и легкий ветерок доносил запах сосен и дрока, пятнамиразбросанного по горным утесам. Я направил стопы к началу бульвара Псарсон,который уже начал потихоньку урбанизироваться, и вскоре передо мной замаячилхарактерный силуэт виллы «Гелиос». Я приближался к дому, поднимаясь по склону,и сумел разглядеть Видаля: он сидел у окна башни в одной рубашке, наслаждаясьпапиросой. Слышалась музыка, свободно лившаяся в пространстве, и я вспомнил,что Видаль был одним из немногих счастливчиков, обладавших радиоприемником.Какой радужной, должно быть, казалась жизнь оттуда, сверху, и как мало хорошеговидел в ней я.

Я помахал Видалю рукой, и он ответил на приветствие. Водворе особняка я встретил Мануэля, шофера. Он направлялся к гаражу с кипойсуконок и ведром горячей воды.

— Приятно видеть вас здесь, Давид, — сказалон. — Как идут дела? По-прежнему успешно?

— Стараемся по мере сил, — отвечал я уклончиво.

— Не скромничайте. Даже моя дочь читает приключенческиеистории, которые вы публикуете в газете.

Я поперхнулся, изумленный, что шоферская дочка не толькознает о моем существовании, но и почтила вниманием ту чепуху, которую я писал.

— Кристина?

— Дочь у меня одна, — ответил дон Мануэль. —Сеньор наверху, в кабинете, если вам угодно подняться.

Я кивнул с благодарностью и прошмыгнул в дом. Я поднялся вбашню, возвышавшуюся над мелкой рябью цветной черепицы на плоской крыше. Вбашне я застал Видаля. Он расположился в кабинете, откуда открывался вид нагород и морской берег вдали. Видаль выключил радио — устройство размером снебольшой метеорит. Приемник он купил несколько месяцев назад, когда объявили оначале вещания «Радио Барселоны» из студии, спрятанной под куполом отеля«Колумб».

— Аппарат стоил мне почти двести песет, а теперьвыясняется, что транслируют одни глупости.

Мы сели в кресла друг напротив друга. Окна были открытынавстречу всем воздушным потокам, которые для меня, обитателя старого исумрачного города, веяли ароматом иного мира. Стояла дивная тишина, как в раю.Можно было услышать, как вьются в саду насекомые и трепещут листья на ветру.

— Кажется, будто лето в разгаре, — отважилсязаговорить я.

— Нет смысла притворяться, рассуждая о погоде. Мне ужесказали, что произошло, — заметил Видаль.

Я пожал плечами и украдкой покосился на его письменный стол.Я знал, что мой ментор уже много месяцев, если не лет, пытался написать то, чтоон сам называл «серьезным» романом, не имеющим ничего общего с легковесными позамыслу и интриге криминальными рассказами, чтобы увековечить свое имя внаиболее почтенных разделах библиотек. Рукопись на столе была не особеннотолстой.

— Как продвигается труд всей жизни?

Видаль выбросил окурок в окно и устремил взгляд вдаль.

— Мне пока нечего сказать, Давид.

— Вздор.

— Все в нашей жизни вздор. Речь идет о перспективе.

— Вам следует вставить это в свою книгу. «Нигилист нахолме». Удача гарантирована.

— Удача прежде всего понадобится именно тебе, иначе,если не ошибаюсь, придется попоститься.

— Я в любой момент смогу попросить у вас милостыню. Всекогда-нибудь происходит в первый раз.

— Сейчас тебе кажется, что наступил конец света, но…

— …вскоре я осознаю, что это лучшее, что могло со мнойслучиться, — закончил я за него. — Знакомая песня. Неужели теперь донБасилио пишет для вас речи?

Видаль рассмеялся.

— Что ты думаешь делать? — спросил он.