Когда Тимур дочитал письмо, незнакомец, назвавшийся его дядей, уже стоял у камина, протягивал ладони к огню и насвистывал мотивчик из оперы про Фауста, которую часто транслирует радио. Ни спичек, ни зажигалки в руках у него не было.

За окном вспыхивали молнии, голубоватое пламя в камине сыпало искрами, как при химическом опыте, и совсем не давало тепла. В неестественном освещении черты лица дяди выглядели резкими, как на книжной гравюре. Он вдруг показался Тимуру очень опасным человеком, а все предметы в комнате вокруг него чужими и ненастоящими. Мальчишка зачем-то спросил, была ли мама веселой девочкой?

— Да, — ответил дядя, — однажды принесла с улицы мертвую ворону и хотела сварить из нее суп.

Он просил называть себя «Арман». Дачной жизнью племянника дядя интересовался мало: до вчерашнего дня они почти не разговаривали.

Камушек звонко ударился об оконное стекло, Тимур вздрогнул — воспоминания развеялись, как туман. Он запрыгнул на подоконник и открыл створку окна.

Первой из темноты появилась вихрастая голова Коли Колокольникова: мальчишка подтянулся на руках и спрыгнул в комнату. Следом за ним через подоконник кувыркнулся спортивный Гейко, настороженно осмотрелся:

— Здоров твой дядя подзатыльников насовать! Не боишься, что нагорит за нас?

— Чего мне бояться? Он крепко спит. — Тимур всегда явственно чувствовал, когда дядя погружается в сон: как будто обрывалась тысяча невидимых ниточек, связывавших их, и он мог снова двигаться легко и свободно. — Хочешь, сходи и сам посмотри.

— Точно не проснется?

— Нет, иди смело, — Тимур кивнул в сторону лестницы наверх. Коля снял сандалии, на цыпочках поднялся вверх, заглянул в комнату и мигом скатился вниз:

— Тима… он… Он там… висит… висит… весь бледный… Ой!

— Хватит блеять, говори толком! — Гейко встряхнул младшего товарища так, что зубы у Коли Колокольнкова клацнули и слова перестали застревать между них:

— Он ногами зацепился за турник: планка у него под коленками. И висит вниз головой. А руки сложил крестом, как фарфоровый Наполеон на дедушкином комоде!

Недоверчивый Гейко проделал путешествие вверх лично и, прикусив кулак, осторожно заглянул в комнату. Быстренько сбежал вниз и уважительно заметил:

— Он что, в летчики готовится? Пилоту вниз головой висеть первое дело! Мертвая петля — перевернут самолет кверху брюхом и летят, вроде так и надо.

— Может быть, — пожал плечами Тимур, — я про него мало знаю.

Коля взял со стола коробку с гримом, открыл створку трельяжа, нарисовал себе усы, нахлобучил треуголку и обмотал шею шелковым кашне:

— Наверно, он артист — у него и грим, и костюмы. Все ходит, арии поет…

— Или шпион? — засомневался Гейко.

— У него участковый паспорт проверял!

— Если бы у шпионов в паспорте был специальный штамп, их запросто всех переловили бы! Зачем ему грим, если он не артист? Чтобы внешность менять! Шпионы всегда так делают, а еще в фильтры от сигарет шифровки прячут, я в кино видел. Тимка, давай его цигарки раскурочим?

— Он не шпион, — твердо ответил Тимур. — Думаю, он сотрудник Коминтерна! «Товарищ Арман» его псевдоним для партийной работы за рубежом…

— Точно, — согласился Коля, подушился одеколоном и примерил еще один галстук, — с таким гардеробом внешность можно менять только за границей.

— Будь он хоть трижды сотрудник Коминтерна, нет у него права над Тимуром командовать, как барин над кухонной прислугой. Не при царском режиме живем! Подумаешь — дядя. Ни мать, ни отец, даже ни бабушка не имеют права пионеру приказывать. — Гейко сделал надменное лицо и абсолютно точно изобразил акцент Армана. — Пойдии тюйда-сюуда. Дэлай то-сё. Стойять-молчать.

Тимур сурово нахмурился:

— Никто мной не командует. У меня своя голова на плечах. Видел? — Он запросто выпрыгнул в окно, призывно махнул ребятам: — За мной, в штаб! Дать позывной — общий по форме «один»!

Из-за крашенного зеленым забора выглянули Фигура с приятелем:

— Слыхал — «позывной общий»? — Бритоголовый паренек, пониже ростом, потянул Фигуру за рукав тельняшки. — Чего они расшумелись?

— Кажется, гнут против нашего брата!

Приятели повернули в сторону заброшенного сада, пробрались под густыми кустами орешника, остановились у стены, сложенной из серого тесаного камня.

Некогда здесь стоял особняк, выстроенный в готическом стиле, а теперь остались лишь разрушенные, облупившиеся и поросшие плющом руины. Фигура по-разбойничьи свистнул, ему ответили таким же свистом, из узкого окна сбросили веревку с узлами, и мальчишки ловко вскарабкались наверх.

Раньше, в немыслимой дореволюционной древности, помещение, которое облюбовало воинство Мишки-Атамана, представляло собой гостиную. Но крыша барского особняка прогорела и рухнула во время революционных бурь. Стекла лопнули и рассыпались. Хозяйственные селяне растащили обгоревшие деревянные двери, остатки паркета и оконные переплеты на дрова. Ветер, дождь и дикий виноград довершили процесс разрушения, начатый человеком. Теперь сохранились только высокие стены особняка, и они надежно скрывали от посторонних глаз поросшую травой площадку. В самой дальней стене имелась глубокая ниша, когда-то служившая камином. Над нишей из стены торчала печальная львиная голова.

Здесь по-прежнему жгли огонь — безнадзорное поселковое юношество варило на костре раков, запекало в золе подстреленных из рогатки голубей и с гоготом тыкало в зубы закопченному мраморному льву окурки.

Остальные коротали время за игрой в орлянку и в карты. Денег у игроков было негусто, потому резались большей частью на «тычка» да на «щелчка».

Грустный юноша с романтическими кудрями, давно и настоятельно требовавшими ножниц парикмахера, щипал струны на гитаре и задушевно пел:

…в дом родной меня мамаша провожала,

Телогреечку с комода достала.

Говорила, буду плакать, сыночек,

За решеткой проведешь три годочка…

Фигура прикурил от тлеющего уголька папироску, присел на корточки, пару раз пыхнул, затем узнал от ребят, что Квакин еще не возвращался. Потом подозвал юркого мальчугана Алешку по прозвищу Вьюнок. Во всей компании Квакина он был единственным дачником, и Фигура здраво рассудил, что «своего» городские сильно не поколотят, даже если поймают, и отправил мальчугана к старому сараю, подслушивать, что и как.

Приятель Фигуры все еще пребывал под сильным впечатлением от инцидента, случившегося во дворе амбулатории.

— Как только Тимка не боится этого упыря, и в окно сигает, хотя ему запретили выходить из дома? — вздохнул он. — Дядя у него, за версту видно, что фартовый гражданин, как съездит по шеям — враз башка отвалится!

— Не то что наш участковый, такой церемониться не станет.