сами ей кланялись да дорогу показывали. Там, где брод три дня искал — она над водой проскользнула. Так и добралась к следующей ночи.

Притомилась Дарина, присела в роще березовой, а сама на гору смотрит. А там, на вершине, пламя бьётся и мечется. А из него шары огненные свиваются, да ввысь летят. А как до звёзд достанут, так вниз рушатся и у самой земли перекидываются змеями крылатыми — по четыре крыла нетопырьих у головы, и маленькие крылышки вдоль всего хребта. Ударится такой змей о землю сырую и глядь, стоит добрый молодец — сажень косая в плечах, волосы русые, глаза яркие васильковые. Такие все красавцы, что ни в сказке сказать ни пером описать.

А средь молодцов нет-нет, да и мелькнет коса серебристая девичья.

Смотрит Дарина дальше и чудится ей, как будто сестра её, Беляна, в кругу пылающем стоит. Змеи огненные крылатые над головой реют, хвостами по воздуху хлещут. Добры молодцы под руки её берут и в пляс ведут. Взмахнула Беляна одной рукой и млечный путь с неба стёк прямо ей под ноги, взмахнула другой рукой — и покатилась луна, как колобок небесный, по звездной дороге. Свалилась к ногам Беляны, а та её подняла, разломила, да давай угощать змеев крылатых. Как курям им кушанье кидает, а те в полёте ловят и глотают.

А как наелись, то поднялись змеи до неба и обрушились водопадом вниз, опутали Беляну с ног до головы, вспыхнули, как костёр на сушняке. Вскочила Дарина, к сестре бросилась, да поздно уже было.

Оттащила одного гада, другого, а их там тьма тьмущая. Тогда призвала силу полуденница и обратилась вихрем иссушающим, неистовым. От земли до звёзд закрутилась воронка чёрная, разрослась, расширилась, выхватывая из земли целые деревья, поднимая пудовые камни. Раскидал вихрь могучий всех змеев в стороны, только Беляна осталась посреди поля — лежит бледная, недвижимая.

Взяла Дарина сестру за руку, а та ресницы приоткрыла и молвила:

— Ох, зачем ты пришла, сестрица? Зачем помешала?

— Да как же?! Не могла я не спасти тебя от чудищ поганых, что спалить хотели.

— Так сама я об этом попросила. Как ушла я в день заместо тебя, сестрица, так встретила солнышко яркое. И так любо оно мне было, так чудно, что не утерпел могучий Рарог, слетел ко мне ясным соколом — посмотреть, кто так свету божьему радуется. Я ему все беды свои и поведала. Усмехнулся он, крылом взмахнул пламенным да отправил меня к братьям своим меньшим, что зовутся вихрями огненными. Есть мол у них чародейство древнее, тайное, что человеком меня может сделать. Подумали огненные вихри и помочь мне решили, если поделюсь с ними лунной силой своей.

— Что же ты, Беляна, отдала всю силу?

— Отдала до последнего кусочка, сестрица, ничего не пожалела. Но родится новая луна и сильна так же будет. Не знает змеево племя, что нельзя эту силу навсегда забрать.

— И что ж дальше было?

— Поведали мне, что заклятье это жуткое и мучительное — сгореть мне надобно в огне волшебном от тысячи и одного вихря. Но не страшилась я, готова была. Тысяча змеев сразу набралась, но пока последнего искали, ты и подоспела. Не удалось до конца дело сладить.

— Что же будет с тобой, Беляна.

Покачала полуночница головой и глаза прикрыла. Щёки побледнели, светлые волосы разметались, изломались как пожухлая трава. Сидела Дарина и баюкала сестру, обнимала, гладила, колыбельную тихо напевала.

Слетел тут с горы огромный змей золотой, оземь ударился и встал молодцем статным. А на голове у самого корона сияет из самоцветов, вплетённых в узор затейливый. Владыка огненного племени то был.

— Зря ты волшбу нашу прервала, полуденница, — заговорил владыка. — Теперь ей истинным человеком никак не сделаться — застрянет она между Навью и Явью. Себя нынешнюю запамятует, жизнь прошлую забудет, а сила останется, не выгорело нутро её чародейское до конца. И будет та силушка тело человеческое мучить, думы смущать, жизни не давать

— А можно ль спасти её?

— Не остановить заклятье никак — не будет больше Беляны, а будет человек — не человек, дитя — не дитя, женщина — не женщина. Ежели найдёшь её, то приходи, подсобим, чем сможем.

Закрутился владыка колесом, рассыпался снопом искр и исчез, только его и видели. Одна искорка попала на Беляну, вздрогнула та и таять начала, как редеет туман над лесной речкой. Истончилась постепенно вся и ускользнула белым облачком из рук Дарины. А как последняя дымка растаяла, то поняла полуденница, что нет сестры её больше.

И в тот же час, в тот же миг раздался крик новорождённой девочки в далёком-далёком городе. У Ивана и Татьяны родилась долгожданная и любимая доченька — Тамара.

Росла Тамара счастливой и всё у неё было, что могла душа пожелать. Стала красавицей-раскрасавицей, от женихов отбоя не было. Баловали её и лелеяли. Вот и замуж вышла не только по согласию родителей. но по любви, но и года и прошло, как вдовой осталась. И когда второй раз сосватали — повторилась история. На неё уже поглядывать нехорошо стали и через плечо плеваться, чтоб не сглазили.

А всё ж нашёлся третий муж, Прохор, когда родителей в живых не было. Защитить уж никто не мог и стал муж руку на Тамару поднимать. Раз, второй, а на третий не стерпела она, такая злость проснулась, что проклятье само с губ сорвалось. Пожелала околеть и околел Прохор тут же.

Больше она замуж не шла. Прожила Тамара жизнь долгую, ни болезни, ни старческая дряхлость к ней не липли. Уже пора бы и честь знать, но никак смерть за ней не приходила. Устала она, натерпелась, насмотрелась и злости людской и предательства. Только и грело её воспоминание о родителях, да первом любимом муже.

Снились Тамаре сны странные, дивные, где летала она над лесами и долами, украшала пальцы перстнями со звёздами, гуляла по лунной дорожке, плескалась в заповедных озёрах. Чудилось ей, что в тюрьме она, в теле человеческом заключена и оттого злилась и металась по кровати. А как просыпалась, то плакала неизвестно от чего.

А сила её как проснулась, так и росла