На столе — золотые блюда, кубки, кувшины. Ложки серебряные.

— Как спала, княгинюшка? — рокочет он. — Вижу, глазки сияют, щечки румяны. Садись завтракать, а то вчера с дороги утомилась, все на свете проспала!

И ни слова про ночной визит. Наверное, это и к лучшему. Хотя кохтэ совсем не стыдятся и не скрываются от этой части жизни.

На столе все выглядело очень красиво и желанно. Впрочем, дали бы Листян сейчас недоваренный кусок мяса без соли, она и тому была бы рада. Но тут в миске была коричневая каша с маслом, хлеб — ещё теплый, пышный, мягкий, так не похожий на степные лепешки. И молоко в кувшине было на вкус совсем другое.

— А это что? — она с подозрением глядела на что-то круглое и желтое.

— Сыр.

— О! У нас совсем не такой.

— Конечно. У кохтэ соленый, я знаю. Это все потому, что хранить вам негде. У нас погреб в тереме и ледник там. Увидишь, тебе покажут. Вкусно?

— Очень!

Вольский не мог не улыбнуться, глядя на восторженное лицо девочки. Она казалась ему совсем ребёнком сейчас, впервые пробовавшим «взрослую» еду. С наслаждением отламывала куски хлеба, жевала сыр, умяла всю кашу. Несмотря на то, что она — ханская дочь, кохтэ богато не жили никогда. Не привыкла девочка к такой роскоши.

Собственные дочери князя были даже старше Листян и уже родили ему внуков.

Уж точно он не собирался на старость лет жениться, зачем? Три сына, две дочери — наследников было в достатке. Для физических… наслаждений у князя было достаточно девок в тереме. Впрочем, его гораздо больше интересовали власть и деньги, чем женщины. Сестру хана он взял скорее как заложницу, пленницу. Пока она в Лисгороде — на союз с кохтэ можно рассчитывать. Дикие эти кочевники не нападут на свою родню.

Старый лис прекрасно разбирался в людях. Заглянув в глаза Баяра, он по-настоящему испугался. Такой не свернёт, не сдастся. И придёт, и выжжет огнём деревни и поля. Кроме того, противник умён и необычайно удачлив, а ещё гибок. Последнее, пожалуй, самое страшное. Когда мужчина умеет признавать ошибки и прислушиваться к знакам судьбы, когда не боится нового, неведомого — сильнее его не будет на земле.

Одна только жена его воительница чего стоила! Да, Матвей и про неё разузнал, разумеется. И решил не лезть на рожон. Худой мир лучше доброй ссоры. И если для этого нужно жениться — невелика и жертва. Особенно, если сразу объяснить женщине, что ее место в светлице. В конце концов, молодая и красивая жена ещё никому не повредила.

Листян была прехорошенькой. На неё приятно было смотреть. Однако кротким нравом степнячка не отличалась, он это понял ещё в дороге. А вчера на площади убедился окончательно.

— Поела? — хмуро спросил девочку. — Пойдём, расскажу тебе порядки в моем доме. Значит, так. Первый этаж — общий. Трапезная, кухня, комнаты челяди. Второй этаж — хозяйский и делится на две части: мужскую и женскую. На мужской тебе делать нечего, там мои покои, кабинет, библиотека, залы приемные для важных гостей. Твоё место — в горнице и светлице. Сама решишь, чем там заниматься, главное, под ногами не путайся. Если что-то нужно — пришлёшь ко мне девок.

— А девки — они кто такие? — тут же спросила Листян.

— Сироты. Они не просто прислуга, даже не думай. Можно считать — воспитанницы мои. Их отцы из тех моих дружинников, кто погиб в битве. Я о них забочусь, кормлю, пою, захотят замуж — дам приданое. А они по хозяйству помогают и тебе будут служить. Но коли ты их обижать будешь — накажу.

— И много тут таких… сирот?

— Девок две. Было больше, эти младшие. Рано им ещё замуж. И парней с дюжину.

Листян кивнула. Все это звучало довольно разумно. Польза всем — девушки при тереме живут в сытости и тепле, а у князя имеются верные домочадцы, которые ему служат не из страха, а из благодарности.

— Снизу, в подклете, погреб и казна. В погреб ходи. Казна заперта, туда ход только мне да моему поверенному.

— А… чем мне здесь заниматься? На улицу ходить можно?

— За первую стену нельзя. Внутри — только с девками или с кем-то из твоей охраны. Ты здесь чужая, могут и обидеть.

— Что же я, пленница?

— Почти. Ещё сказать хотел: там, на площади, я позволил сделать по-твоему. Но впредь не смей так разговаривать. Спроси тихонько. А лучше — промолчи. Твоё мнение тут никому не интересно. Поняла?

— Нет, — неожиданно даже для самой себя вскинула голова Листян.

— Нет? — изумился князь.

— Молчать не буду. В тереме сидеть не буду. Я жена, княгиня, а не наложница бесправная. Я — сестра Великого Хана. Я имею право…

А дальше она ничего сказать не успела, отлетев в сторону от сильного удара по лицу. Матвей не стал дерзкую девку щадить. Нужно, как породистой суке, показать ей, кто главный, чтобы даже думать боялась на хозяина тявкать. Ударил, силы не убавляя. Первая жена его тоже пыталась ему условия ставить, но быстро научилась молчать, глаза прятать и детей рожать справно. Он даже печалился, когда она умерла.

А эта… головой встряхнула, глазищами чёрными засверкала:

— Говоришь, мужеубийц в землю закапывают? — как змея зашипела. — Понятно, почему. Боитесь вы женщин, моры, и от страха в терема заточаете. А вот кохтэ своих женщин любят и позволяют им быть свободными. А знаешь, почему?

— Почему? — невольно заинтересовался Матвей.

— Потому что сильному мужчине нужна достойная жена. Лису нужна не курица, а лисица.

И откуда только эти слова взялись? А ведь в цель попала!

— Какая ж из тебя лисица? — расхохотался князь. — Ты же дикая! Читать-писать не умеешь, деньги, поди, в руках не держала. Все, на что способна — болтать да ноги раздвигать!

Листян вспыхнула, потому что он был прав. Но и молча проглотить его правду не могла.

— А ты научи меня! Княгиня я или девка нищая? Дай учителя, дай книги. Может, и выйдет толк? Или тебе нужна не жена, а кошка домашняя?

Вольский вскинул брови удивленно: девочка оказалась куда забавнее, чем он думал. Может, и стоит с ней… познакомиться поближе. Дети у князя давно выросли и из родительского гнезда упорхнули, внуки еще малолетние, так отчего бы не заняться воспитанием вот этой дикарки, раз уж она так этого желает?

На лице расплылся синяк. Такой синий, густой, болезненный. И без того узкий глаз распух, превратившись в щелку.

Велька и Дарька, как они сами друг друга кликали, ахали и причитали, накладывая на щеку Листян какую-то травяную массу.

— Говорила я вам, не спорьте с князем, – всхлипывала Дарька. – Рука у него тяжелая. Мог ведь и шею в гневе сломать. Говорят, первая его жена…

— Глупостей не болтай, – одернула подружку Велька. – Матвей Всеславович Радушку свою любил без памяти!