Речь ее была непривычно сбивчивой. Раньше сотрудникам не приходилось слышать, чтобы начальница запиналась. Определенно с ней что-то происходило. И каждый тайком подумал, что пора подыскивать себе новую работу. Просто так, на всякий случай. Готовить запасной аэродром, так сказать.

Завершая совещание, Ангелина встала, упираясь побелевшими пальцами в стол.

— Все свободны, — произнесла она.

Ее взгляд был устремлен не на подчиненных за столом, а на дверной проем, в котором стоял мужчина с загорелым лицом, на котором выделялись светлые глаза. Все тоже туда посмотрели.

— А ты? — спросил он.

Все дружно уставились на начальницу. Никто не мог припомнить, чтобы кто-то обращался к ней на «ты». Ее внезапное смущение тоже казалось необычным.

— Почти, — сказала она. — Подожди снаружи, пожалуйста.

Дверь закрылась. Ангелина обвела взглядом подчиненных. Все уже так и ждали, что она рявкнет: «Я же сказала, все свободны! Вам особое приглашение нужно?»

Вместо этого она преувеличенно нахмурилась и кивнула:

— Можете расходиться по местам.

И это было столь необычно, что ее поведение еще долго обсуждалось в кулуарах. Приглушенными голосами, естественно. С оглядкой.

Небоскреб, получивший гордое название «Олимпийский», изначально задумывался как торговый центр с офисными помещениями внизу. Однако завершение его пришлось аккурат на разгар экономического кризиса, так что арендаторов набралось тогда лишь на три четверти площадей. Тогда Котов взял себе пентхаус, а два прилегающих верхних этажа оставил за собой. Где-то расселил сотрудников, где-то обустроил нечто вроде складских помещений, а некоторые комнаты так и остались пустовать. Позже, когда деловая жизнь города вновь забила ключом, такое использование площадей было нерациональным, однако Котов не стал ничего менять. Ему нравилось ощущать свою уникальность, свою неприкасаемость. В пентхаусе он представлял себя небожителем, возвышающимся над остальным миром.

Никита Петрович Котов родился 12 апреля 1961 года, в тот славный день, когда в космос полетел первый человек, гражданин Союза Советских Социалистических Республик. По этой причине Котов испытывал мистическую связь с былым величием СССР. День космонавтики, день огромного, всеобщего торжества, гордости за свою страну, озарял своим праздничным светом дни рождения Никиты Петровича, придавая им особый смысл, тайное, почти сакральное значение.

Отец, покуда был жив, всегда пророчил младшему сыну великое будущее. Мать, увы, тоже покойница, рассказывала, что буквально вымолила Никитушку у Бога — ведь рожать ей пришлось в сорок два года!

Все это не могло не отразиться на генах — такой ребенок должен был стать победителем по жизни, и он им стал. Его детство было обеспеченным и преисполненным гордости за свою семью. Отец дослужился до сана секретаря обкома КПСС, мама окружала его уютом и заботой, по праздникам в семье Котовых не считалось зазорным встать из-за стола и, покачивая перед собой полными фужерами, с воодушевлением исполнить гимн Советского Союза. Они жили в престижном районе города, охраняемом десятками «топтунов» из КГБ, их гостями были театральные деятели, архитекторы, мастера печатного слова, столичные знаменитости.

Расти в этой почти парниковой атмосфере было легко и приятно. И Никита, и его старший брат Андрей ни в чем не знали отказа. Одной из их домработниц была бывшая преподавательница английского языка, так что примерно до десяти лет Никита говорил, путая английские слова с русскими. Отдали его в спецшколу, где он должен был совершенствовать язык, чтобы стать однажды дипломатом, не вылезающим из лондонов и вашингтонов. Учили его и музыке, чтобы он мог блистать в высших кругах.

Однако тут нашла коса на камень. Уже в детстве проявился непреклонный, упрямый характер Никиты Котова. Английский язык он совсем забросил, ограничиваясь сакраментальным «фак ю». Музыку возненавидел до такой степени, что нахватал двоек и вылетел из спецшколы всего через месяц после того, как отца поперли с руководящего поста и даже пригрозили вымести поганой метлой из партии за извращенную половую связь с четырнадцатилетней девочкой, дочерью домработницы.

После этого началась совсем другая жизнь. Семье пришлось переехать в обычную, хотя и шестикомнатную квартиру. Юного Котова, еще без усов, но уже с вполне твердым, мужским взглядом серых глаз, перевели в стандартную общеобразовательную школу. Там завистливые одногодки стали мальчика поколачивать и дразнить «толстяком» — за не по годам плотное телосложение, а еще — «лизунчиком», намекая на грешки отца.

Желая избежать конфликтов, Никита даже попробовал было отказаться от родителей, придумав душещипательную историю о том, что на самом деле он сирота, которого Котовы нашли в заброшенном доме и взяли на воспитание. Причем рассказывал с такой убежденностью и так правдоподобно, что одноклассники поверили и на время перестали третировать большеглазого, талантливого мальчугана с несомненными задатками актера.

К сожалению, вскоре обман открылся. Отец одного из соучеников работал в милиции, и вскоре в школе узнали о Никите и его семье столько подробностей, что жизнь бедолаги осложнилась еще сильнее. Именно тогда, вступив в трудный подростковый период, он стал крутиться под ногами у старшего брата Андрея, встречать его гостей, подслушивать их разговоры, подглядывать за их занятиями. В комнате брата шла другая, взрослая жизнь, там рекой лилось дешевое вино и вечно стоял туман от каких-то особых пахучих папиросок, пускаемых по кругу.

Правда, Андрей был старше Никиты на целых восемь лет, и он изо всех сил старался не допустить младшего братишку в свою компанию. Однажды, после того, как Котова-младшего выставили из комнаты, наградив подзатыльником и пинком в зад, он пригрозил отомстить и, обладая твердым, решительным характером, привел угрозу в исполнение. По сигналу Никиты милиция накрыла вертеп, в который превратил свою комнату старший брат. Всех этих длинноволосых тунеядцев и наркоманов упекли за решетку на долгие сроки, где каждый из них прочувствовал на собственной шкуре, что значит быть изгоем.

От отца Котов избавился более радикальным способом, напросившись с ним на рыбалку. Дело в том, что старикан не только взялся за старое, таская на дачу всяких малолеток, но еще и проворовался на овощной базе, которой его поставили заведовать. Началось следствие, отцу грозил большой срок с конфискацией или даже расстрел, тоже с конфискацией. Он бодрился, храбрился, пытался дозвониться прежним покровителям, но было ясно: в конечном итоге его посадят.

И что тогда? Оставаться без машины, без мебели, без крыши над головой? А сберегательные книжки, хранимые отцом в коробке из-под кубинских сигар? Все это отнимут у Котовых только потому, что какому-то старому хрычу постоянно нужны деньги, чтобы иметь возможность удовлетворять свою извращенную страсть? Нет, Никита не собирался мириться с подобной несправедливостью. С той рыбалки он вернулся один. Деньги в Сбербанке пропали, но все остальное удалось сохранить. И мать никогда не спрашивала сына, что в действительности приключилось с отцом. Но в последние минуты, находясь уже на смертном одре, прошептала: