— Более чем, — подтвердил Летягин, опуская голову. — Но…

— Опять «но»! — Котов забегал по комнате вдоль панорамных окон, за которыми расстилался большой город, напоминающий с высоты рисованные декорации. — Куда ни ткнись, везде ваши «но». Я их больше слышать не желаю!

Ругая подчиненного, он не отдавал себе отчета, что почти дословно цитирует одного из партнеров, позвонившего накануне, чтобы справиться, как продвигаются дела со строительством элитного поселка. Котова впервые за все время поторопили. Совершенно недвусмысленно. Пообещали перезвонить через две недели. Это означало, что через четырнадцать дней весь землеотвод должен принадлежать компании «Стройинвест». И никакие Артемовы не послужат Котову оправданием, когда с него спросят.

— У меня людей совсем не осталось, Никита Петрович, — проникновенно произнес Летягин, продолжая смотреть в ковер перед собой. — Руслан, Бакс, теперь Марчелло. Не менеджеров же на дело посылать. А Сварог один не справится. Я…

— Ладно, — перебил Котов, успокоившись и падая в кресло. — Я тебе бригаду Мамая в полном составе пришлю. Размести их в сторожке возле ворот… Нет, тесновато для десяти быков будет. Ну, по пустым домам рассуешь, разберешься там.

— Разберусь, — оживился просиявший Летягин.

— Сварог пусть на службу возвращается, — продолжал Котов, трогая пальцами щетку усов. — Тебе бригады хватит. Только не возитесь там. Ни с Артемовым, ни с остальными. — Он поднял круглые пуговичные глаза на подчиненного. — Даю тебе ровно десять суток, Олежек. Ни днем больше. Справишься, до больших высот подниму. Нет — извини. — Котов шутовски развел бархатными руками. — Не обессудь тогда, Олежка. Мне лохи в команде не нужны.

— Я понимаю, Никита Петрович, — смиренно молвил Летягин.

Он подумал, что если хорошенько разогнаться и врезаться в окно, держа перед собой стул или вазу, то, пожалуй, прошибешь стекло и вывалишься наружу. И тогда никаких больше забот и тревог. Все проблемы решатся сразу. Ах, если бы уметь отключать этот чертов инстинкт самосохранения! Тот, кто снабдил им человечество, хорошо знал, что делал. Исключения крайне редки.

— Только мне нужны полномочия, — добавил Летягин после небольшой паузы. — Чтобы Мамай и его пацаны беспрекословно подчинялись. Без раздумий и колебаний. Эти дни я у них один босс и царь буду.

— Но тогда и ответственность твоя повышается, — вкрадчиво заметил Котов.

— Да куда уж больше, Никита Петрович.

И в самом деле Летягин с самого начала был поставлен в такое положение, откуда у него имелось только два выхода. Победа или поражение. Третьего было не дано.

Утро началось, как обычно, с каши на постном масле. Всего видов каши было два: гречневая и перловая. Женька решил не баловать себя разнообразием рациона. Он находился на войне, а солдат харчами не перебирает.

Запасы спиртного тоже были ограничены. На дачу Женька прихватил только одну большую бутылку водки: на тот случай, если придется рану промывать или отмечать победу. Имелись тут, конечно, отцовские запасы всяких там наливок, но они были неприкосновенными. Всякий раз, когда приходилось пользоваться родительскими вещами, в Женькино сердце словно раскаленный прут втыкали, а поскольку это приходилось делать на каждом шагу, то боль в груди была явлением постоянным. Не до наливок.

Что Женька позволил себе в полной мере, так это курево. Сигарет он взял целый блок, крепких, в красных пачках. От них язык обволакивало какой-то дрянью, а в легких сипело, но перекуры помогали скрасить время в засаде.

Привезя на дачу документы, за которыми охотились бандиты, Женька ждал их появления. На этот случай он вооружился отцовским охотничьим карабином, заряженным патронами с крупной дробью. Плюс к этому под рукой постоянно находилось опять же отцовское ружье для подводной охоты, стрела из которого пробивала трехсантиметровый лист ДСП.

Женька ни разу не задался вопросом, сумеет ли спустить курок. Он знал, что сумеет. Лишь бы не промазать. Потому что отребье, которое убило его родителей и многих других дачников, Женька за людей не считал. Пройдясь по поселку и поговорив с местным народом, он понял, что все гораздо хуже, чем представлялось вначале. Смерть была поставлена здесь на поток. С теми, кто отказывался продавать дачи, расправлялись быстро, жестоко и без оглядки на закон. А чего на него глядеть? Закон как дышло, с одной стороны воткнул, с другой вышло.

Сидя в засаде, Женька иногда задавал себе самый главный вопрос: а готов ли ты, братец, зайти по-настоящему далеко? Ведь, убив человека, пусть даже откровенного бандита и душегуба, ты попадаешь под действие Уголовного кодекса, который, подобно катку, проедется по твоей судьбе, сровняв все с землей. Что, Женя? Страшновато? Убить — не самое трудное испытание. Гораздо тяжелее и страшнее придется потом в тюрьме или на зоне, куда тебя непременно постараются определить, будь уверен. И как ты? Готов к такому повороту событий?

Прислушиваясь к тому, что творилось у него в голове и на сердце, Женька пришел к выводу, что да, он способен пойти до конца. Потому что отступить, отказавшись от мести, было бы величайшей подлостью с его стороны. Это означало бы, что бандиты добились своего, убив его родителей. Ведь стоит их сыну сдрейфить, как преступники получат то, ради чего все затеяли. Документы либо у сломленного Женьки отберут, либо копии в соответствующих инстанциях сделают, либо провернут это руками так называемых стражей порядка. Оказав же сопротивление, он может сломать этим тварям всю игру.

Короче говоря, Женька сказал себе: «Только через мой труп» и менять свое решение не собирался.

Позавтракав, он выкурил сигарету, запивая порции вредного никотина глотками не менее вредного, но бодрящего кофе, а потом отправился на разведку, решив прогуляться по поселку, порасспрашивать народ, оглядеться, определиться с дальнейшими действиями.

На улочке, ведущей к озеру, он задержался поболтать с дочкой Покровских, великовозрастной дурой, ударившейся в религию после тридцати лет и уже передавшей квартиру в распоряжение какой-то секты. Дачу она уже продала в пользу тех же братьев и сестер и, доживая здесь последние деньки, желала провести их с максимальной пользой, обратив в свою веру кого-нибудь из соседей.

Для начала она попыталась всучить Женьке один из тех религиозно-познавательных журналов, что вечно таскала в нагрудном кармане своего неизменного комбинезона, а когда он вежливо отказался, предупредила, что до конца света осталось всего четыреста одиннадцать дней.

— Это какой по счету конец будет? — поинтересовался Женька. — В прошлом году ты, помнится…

Покровская изменилась в лице, задергала щеками, спросила, уж не безбожник ли он, а получив ответ скорее отрицательный, чем положительный, прочитала небольшую проповедь, главными персонажами которой были Ной и Фома Неверующий. Мол, они тоже сомневались, но Бог заставил их поверить в свое существование и всемогущество.