поднялся, стащив меня с себя, и с хищным рычанием развернул лицом к трупам на троне:

– Это куда реальнее, чем ты можешь себе представить, так позволь же помочь тебе.

Он еще раз рванул цепь, так что ошейник врезался мне в горло.

– Твоей плоти не касались так долго, что она расцветает под моими руками. Взывает ко мне, жаждет меня.

Обжигающий стержень вновь вонзился в меня сзади. Я невольно вскинула руки, ища опору, и вцепилась в кости трона.

– Нет. Нет, пожалуйста… только не так.

– Не так, – повторил он, вышел, скользнул ниже, окунулся на всю длину в мое лоно, вновь вышел – и опять качнул бедрами, входя. – Ты сжимаешь меня так крепко. Сама. Ты хочешь этого. Тебе это нравится.

Резкие толчки превратились в агрессивные удары, он задыхался, долбя меня так сильно, что пористая кость, за которую я держалась, царапала мне ладони. Все тело горело огнем, я выгнула спину и, да простит меня Хелфа, прижалась к насильнику, вбирая его плоть глубже.

– Хорошо. Мокрая, жаждущая, и неважно, как ты там огрызаешься. – Новый толчок, и новая вспышка наслаждения. – Да… назови мое имя. Назови!

И с губ моих сорвался отчаянный крик:

– Енош!

– Ада, – прохрипел он в ответ. – Так тепло… – Очередной толчок пришпилил меня к спинке трона под осуждающими взглядами двух трупов. Струйки горячего семени брызнули в мое чрево. Дрожащие пальцы Еноша гладили мои волосы. – М-м-м-м… вот твоя награда, маленькая. Почувствуй внутри мое семя. Это все для тебя. Для тебя одной.

Пик наслаждения миновал, схлынул, не оставив ничего, кроме тоски. С этим нельзя бороться. И никуда мне не убежать ни от этого удовольствия, ни от стыда, терзающего мою совесть.

Крепко зажмурившись, я сказала:

– Похоже, я все-таки докатилась до борделя.

Оставаясь внутри меня, он наклонился и пылко поцеловал меня между лопатками.

– Плоть от плоти моей, кость от кости. Нет, не шлюха, ты – навеки моя женщина.

Глава 9

Ада

Я умерла.

Умерла, не иначе.

Время потеряло для меня значение.

Оно больше не складывалось в часы, минуты, даже секунды, время мерилось теперь отслаивающимися частицами моей души и протяжными стонами.

– Енош…

Клац. Гордость, прочь.

– Енош…

Клац. Долг, пошел вон.

– Енош…

Клац. Надежда на спасение?

Прочь.

Каждое мгновение моего бодрствования бог поклонялся моему телу, поклонялся такими способами, о которых я и не подозревала. Он лакомился моим лоном и брал меня сзади, пригвоздив к спинке своего трона, а порой и к помосту, наседая так яростно, что потом грудь моя частенько оказывалась припорошена костяной пылью.

Он доводил меня до экстаза так часто, что я ходила оглушенная, вымотанная и покорная, то и дело засыпая, свернувшись калачиком в своем гнездышке или, хуже того, сидя у него на коленях, а он утыкался носом мне в висок.

Когда я была хорошей маленькой смертной – выкрикивая его имя на весь Бледный двор, – он приносил мне цветы. Он превратил помост в сад розовых роз, благоухающей лаванды и изумительных лилий, сорванных на полях, по которым я никогда уже не пройду. Он укладывал их в костяную клетку, чтобы я могла посмотреть, как они увядают.

И я увядала вместе с цветами.

Конечности отяжелели, чувства притупились. Стоя на коленях перед сидящим на троне Еношем, я зевнула:

– Я устала.

– Ты только что спала, маленькая. – Он намотал прядь моих волос на палец – виток, другой, – потом перебросил локон через костяной ошейник. – Твое тело не должно так уставать, его изнеможение отзывается даже во мне.

Я что, правда только что спала?

– Сейчас ночь или день?

– И то, и другое, и то, что между.

– Не понимаю.

– Конечно, не понимаешь. – Подхватив меня с пола, он встал и шагнул к моему гнезду, опустив меня на теплую постель из шкур и перьев. – Хочешь порисовать?

Как будто у меня остался «холст». Весь помост уже был расписан розами и воронами.

– Ты мог бы вывести меня наружу.

– Или привести то, что снаружи, ко двору. – Он вытянул руку ладонью вверх, и костяная пыль на ней сложилась в птичий скелет. Скелет порос сероватой плотью, плоть выпустила черные перья. Захлопали крылья, поднимая тельце в воздух, и птица опустилась на мой палец, обхватив его крошечными коготками. – Можешь поиграть с ней.

– Я не ребенок. – Спорное утверждение, с учетом того, как я цеплялась за его шею, когда он баюкал меня. – Как тебе тут не скучно?

– Полагаю, бессмертие излечило меня от подобных глупостей. – Рука его скользнула мне под юбку, поглаживая изнанку бедра. – А что бывает, когда моя маленькая смертная становится такой раздраженной?

– Зависит от обстоятельств.

Язвительное замечание? Его член в моем горле. Притворяешься, что ничего не чувствуешь? Столько оргазмов, что у меня все болит. Отказываешься стонать его имя? Его пальцы, теребящие мой клитор. Рычишь на него, обзываешь ублюдком, проклинаешь, желая, чтобы он упал замертво? Его член в моей заднице…

– Я вся грязная, – призналась я чуть погодя, а когда он недоуменно нахмурился, пояснила: – Месячные начались. Увидела, когда проснулась.

– Знаю. И зачем, как ты думаешь, я попросил Орли принести чистые тряпицы и угольную пыль? – Что ж, не будь я пленницей похотливого бога, я назвала бы это заботой. – Любопытно, однако, что ты называешь себя грязной из-за чего-то столь… естественного.

– Хелфа запрещает мужу возлежать с женой, когда она нечиста.

Едва эти слова слетели у меня с языка, я содрогнулась.

Не следовало мне говорить такое. Пожалуй, сильнее всего Енош ненавидел упоминания о том, что кто-то другой занимал его место за Эфенскими вратами. И, что было еще хуже, я не была его чертовой женой.

– Я твой бог. – Я ожидала услышать в его голосе гнев, но уловила лишь намек на улыбку, как будто он был очень доволен моей оговоркой насчет жены. – И я не вижу ничего нечистого ни в тебе, ни в наших с тобой занятиях, когда у тебя идет кровь. – Он наклонился и поцеловал меня в щеку. – Ладно. Сделаю тебе такую уступку, моя маленькая женушка.

Сердце мое застучало быстрее.

Он действительно избавит меня от унижения?

Потому что я назвала себя его женой?

Это… испугало меня.

Я потерла усталые глаза.

– Я тебе не жена.

– Ну да, ты же не приносила мне клятвы.

Внезапная тяжесть легла мне на плечи, и я услышала голос, который почти забыла. Почти.

«Плоть и кость, и шрам, и стон, ты собой накормишь трон, – напевал голос у моего левого уха, потом переместился к