Нокс мечтал о том, что когда-нибудь вырвется из этого ада. Вот тогда-то он перестанет нырять в несбыточные мечты и начнет жизнь с чистого листа. Когда-нибудь, когда они с братом выйдут на свободу, ему больше незачем будет представлять себе девушку, которая считает его подонком.

– О, все отлично зажило! – объявила Брайар, осматривая Каллагана и радуясь тому, как деловито ей удалось произнести эту фразу. И это при том, что пульс колотился у нее в горле с такой силой, что она с трудом удерживала желание прижать к шее пальцы.

Перестань, Брайар. Будь профессионалом, возьми себя в руки. Он заключенный. Забудь о его теле и о том, какой он большой… о том, что он может сломать все что угодно. Забудь его запах – свежего пота и чего-то еще. Скорее всего, это пахнут его феромоны. Если честно, он мог бы запечатывать свой аромат в бутылки и продавать по баснословной цене.

С самого утра Брайар трудилась с необычайной самоотдачей. Работая плечом к плечу с Джосаей и доктором Уокером, она осматривала пациентов, почти забыв о том, что они заключенные. Пока не появился Каллаган и она не вспомнила, отчего ей было не по себе в этом месте.

Девушка почувствовала теплое дыхание Нокса Каллагана у себя на подбородке и торопливо отступила назад, подавив желание потереть лицо ладонями.

Он не прикоснулся к ней и почти все время молчал, но все равно она чувствовала, что от него исходит какая-то опасность. Волна чего-то непредсказуемого, излучаемого его телом, окутывала ее, накрывала душным одеялом, и у нее сжималось сердце.

Брайар отвернулась к лотку с медицинскими инструментами.

– Простите, это может быть неприятно.

Она натянула перчатки и взяла ножницы для разрезания швов.

– Ничего страшного, – ответил Каллаган, и это были первые слова, которые он произнес с того момента, как его завели в медпункт.

Брайар кивнула и начала разрезать швы, думая о том, что его жизнь в тюрьме нельзя назвать легкой. Она лишь раз бросила взгляд на его застывшие черты. Каллаган уже несколько дней не брился, и его крепкий подбородок покрывала густая щетина.

– Вы немного бледны, – заметила девушка. – Вы хорошо себя чувствуете?

– В карцере нет солнца.

Она замерла, представив себе сырую камеру без окон.

– Вы находились там с прошлой недели?

Почему-то ее возмущала мысль об этом. Воображение Брайар нарисовало жуткое темное подземелье из фильма ужасов. Никто не заслуживал, чтобы его содержали в подобном месте. Но ты ведь совершенно его не знаешь. Может быть, карцер – это именно то, чего он заслуживает.

– Сегодня меня оттуда выпустили. Перед посещением медпункта.

Брайар продолжала молча работать, пытаясь вытянуть упрямый кусочек нити, который прилип к его коже. Каллаган сидел прямо, не проявляя ни малейшего нетерпения.

От возникшей паузы девушке стало не по себе, и она нарушила тишину, произнеся:

– Замечательно.

Каллаган вскинул на нее синие глаза. Казалось, он не мог не посмотреть на человека, который произнес такую чушь.

Замечательно.

Как будто он должен был отправиться на пикник или на бейсбольный матч. Брайар показалось, что она снова услышала его голос: ты ни хрена не знаешь об этом месте. От этого воспоминания у нее вспыхнули щеки.

Губы заключенного дрогнули. Брайар затрепетала, и ей пришлось сделать паузу, чтобы справиться с волнением и возобновить работу с прежней уверенностью. Каллаган находился так близко, что ей казалось, будто он изучает прыщик у нее на подбородке. Брайар было уже двадцать шесть лет, но прыщи все равно время от времени появлялись у нее на лице. Сказывались нервные перегрузки, а работа в тюрьме уж точно не способствовала спокойствию.

Вытащив последний кусочек нити, девушка судорожно выдохнула:

– Вот теперь все.

Она положила обрывки нити и инструменты в лоток. Смочив марлю антисептиком, Брайар осторожно промокнула выступившие из раны капли крови.

– Не думаю, что шрам будет очень заметен. Может быть, дать вам медерму[5], чтобы минимизировать…

– Все в порядке, – оборвал ее Каллаган, и она снова покраснела.

Ну разумеется, его нисколько не волнует этот новый шрам. Это могло обеспокоить людей из ее мира, которые тревожились о таких вещах, как подоходный налог и повышение по службе.

– Ладно. – Не зная, куда девать руки, Брайар потерла бедра ладонями. – Я позову надзирателя, чтобы он вас увел. – Она сжала угол тележки. Девушке хотелось сбежать, но она понимала, что не закончила, и глубоко вздохнула. – Может, я еще раз осмотрю ваши ребра?

Каллаган не говорил, что его беспокоит боль, но Брайар сказала себе, что просто хочет убедиться в том, что с ним все в порядке, прежде чем позволить ему вернуться в тюремную камеру.

Несколько мгновений заключенный смотрел на нее без всякого выражения. Казалось, что его лицо высечено из камня. Похоже, он не понял ее вопроса.

– Вы не сняли повязку?

Брайар потянулась к его белой рубашке. Она не была заправлена в брюки, и пальцы девушки случайно коснулись его бедра.

Стремительным движением Каллаган сомкнул пальцы вокруг ее запястья. Брайар застыла. Ей показалось, что сердце бьется у нее в горле.

– Я в порядке, – хриплым голосом произнес заключенный.

Их взгляды встретились.

– Я уже снял повязку, – добавил он.

Брайар облизала губы и задрожала – он посмотрел на ее рот.

– И у вас ничего не болит?

Мужчина качнул головой:

– Нет.

Он разжал пальцы, выпуская ее руку.

– Позвольте мне взглянуть, – настаивала девушка.

Его глаза вспыхнули, и она почувствовала, что ее тело покрывается гусиной кожей. Брайар подумала, что Каллаган, вероятно, не из тех мужчин, которые разрешают женщине командовать. Разумеется, если она не тюремный надзиратель.

Похоже, он привык контролировать ситуацию. Брайар скользнула взглядом по его невероятно широким плечам, мощной груди, вздувшимся под грубой тканью бицепсам. Внезапно она представила, как он ласкает женщину. В спальне. На кровати. Мысленно проклиная себя, Брайар поспешно отвела взгляд. Нет, только не это.

Она перевела взгляд на его руки. Они были крупными, с длинными тонкими пальцами. Предплечья были покрыты волосками. Брайар нетрудно было представить, как эти руки направляют, требуют… Она моргнула, прогоняя это видение.

Вряд ли в мире было много людей, которые могли бы противостоять этому мужчине, но ситуация, в которой он оказался, не позволяла ему управлять собственной жизнью, не говоря уже о других.