к улице Мира, связующей большинство районов города. Но Аркадию не хотелось ни в какие районы. Теперь тенистые дворы казались столь же тесными, как и родная квартира. Выбрав прямой путь, мужчина дошел бы до того участка, где улица Набережная ныряла вниз к Ишиму, превращалась в дамбу, перетекала в объездную. Представив всю ту апрельскую грязь, что успел стряхнуть очнувшийся от зимней спячки город, Аркадий отказался и от второго варианта. Оставался поворот налево — к Парку Победы. Туда, окрыленный утренним откровением путник, и отправился. Шаг за шагом, изредка бросая взгляд на металлическую звезду, вознесшуюся над деревьями и забором.

Сложно представить Парк Победы без стелы, о каком бы городе не шла речь. Типовой памятник Аркадий помнил еще по диким и темным девяностым. Парк тогда стоял заброшенным, топорщился кустами, из шрамов на асфальте тянулась к небу трава. В один из тех странных дней Аркаша возжелал бегать. И на следующее утро отправился к стеле, решив, что это — отличная стартовая точка. Желание бегать испарилось, как только он подошел к её белому обшарпанному телу. Бледно-розовая полоска на горизонте едва тлела. Надо всем нависала ночь. Загадочно мерцали созвездия в морозном воздухе. Встав спиной к холодной каменной поверхности, Аркаша поднял взгляд. Стела казалась исполинской стрелой, замершей в полете. Древняя, безмолвная, вечная — такой осталась она в его памяти. И ни одной души вокруг, только стрекотание насекомых и черные кусты.

Воспоминание растворилось, как только мужчина миновал большие ворота. Все-таки с годами парк облагородили, поставили аттракционы. Памятник одели в багровую плитку со строительного рынка. Рядом воткнули «стакан», чтобы полиция могла круглыми сутками следить за объектом. Никакого желания подходить к обновленной стеле у Аркадия не возникло. Он быстрым шагом миновал площадь. Аттракционы ждали детей, солнце отражалось в глянцевой улыбке исполинской гусенички, готовой ползти по рельсам в горку. Грязная дворняга лежала на лужайке, прикрыв глаза, подставив морду легкому ветру.

С дальнего края Парк Победы не был огорожен, естественной преградой служила рощица из осин и акаций. Снег среди деревьев не спешил таять, держался до последнего. Аркадий посмотрел на белый покров, стараясь представить, что за тайны скрыты под ним. Роща хранила молчание. А в каких-то нескольких метрах за посадками путнику открылся вид на Ишим, Заречный поселок, купола церкви далекой Подгоры. Высокий берег из года в год понемногу обваливался, проигрывал неравный бой с ветром, водой, временем. Аркадий приложил ладонь ко лбу и всмотрелся вдаль. По реке плыли серые льдины, стремясь в сторону дамбы. В голову лезли странные мысли. О том, что любая мелочь может оказаться частью мозаики; о том, что ответы есть, просто они прячутся; о том, что под каждым камушком ключ, за каждым деревом — дверь.

— Вот, к примеру, Двадцатый, — бросил Аркадий слова на ветер.

В городе среди названий микрорайонов было лишь два числительных — Девятнадцатый и Двадцатый. И теперь мужчине ясно виделось, что остальные восемнадцать зон просто скрыты от взгляда обывателя. И, чем черт не шутит, может ему доводилось бывать там, но он этого не понял.

Часы пролетели незаметно. Аркадий медленно брел по берегу Ишима, любуясь метаморфозами ледяного крошева. Скелеты ЛЭП тускнели в малиновом киселе апрельского вечера. Ничего не гудело, не звенело, не постукивало. Только треск льда, крики птиц, шепот ветра. Автомобили ползли серыми жучками, замедляясь перед дамбой, и ускоряясь, попав на другую сторону. Вслед за темнотой пришел голод. Мысль, как шарик в пинбольном аппарате, заметалась между пиццей, бургером и шашлыком. Только теперь Аркадий задумался о том, куда же стоит потратить выигрыш. В лицо ударило холодом. Пришла пора возвращаться домой.

Дорога до знакомого двора заняла не больше получаса. На небе уже вовсю светила луна, под ней сиротливо остывала лавочка, желтизна из заоконья падала на травинки, те трепетали. Мир становился все загадочнее и загадочнее. Аркадий вошел в подъезд, поднялся по лестнице на пятый этаж, открыл обитую дерматином дверь, включил свет в коридоре, и ощутил страшную слабость. Хотелось одновременно есть, спать, лежать в теплой ванне. Но до начала матча оставалось всего ничего, и мужчина поспешил закрыть дверь, разуться, метнуться в зал, включить телевизор, найти нужный канал, попятиться к дивану, упасть на него, сделать звук погромче. Тут же появилась идея сходить на кухню, соорудить хотя бы бутерброд, но следом подоспело осознание, что последние крошки хлеба еще в пятницу были скормлены голубям.

Сквозь бежевую рябь виднелось зеленое поле, на котором взошли беленькие и фиолетовые цветочки. Их стоимость огласили комментаторы, чьи голоса будто пытались пробиться сквозь толщу воды. Прозвучал свисток, цветочки закачались, как от порыва ветра. Глаза слипались. Мозг пытался фиксировать происходящее — Пуйоль катил мяч на Бускетса, Бускетс делал передачу на Месси, но стоило моргнуть и не было в кадре никакого Месси, а несся по левой бровке кудрявый Марсело, размахивал флажком боковой арбитр, суетились зрители на трибунах. Белый покров «Сантьяго Бернабеу» скрывал нечто интересное — одна из зрительниц напомнила Аркадию одноклассницу. Девочку, которая ему нравилась, и цвет глаз которой никак не хотел проявляться в памяти. Совершенно потеряв интерес к игре, мужчина погрузился в круговорот фантазий обо всех несбывшихся отношениях.

— Пять. Пять. Их было ровно пять, — комментатор подсчитал количество шагов, отмеренных Криштиану Роналду перед пробитием штрафного удара.

Аркадий встрепенулся, посмотрел не изменился ли счет пока он витал в облаках. Однако никто не отличился. Не загорелась единичка и после мощного, но неточного выстрела португальца. Оказалось, что игра идет вовсе не в одни мадридские ворота, как предполагали эксперты до матча. Аркадий ухмыльнулся. Обладание тайным знанием грело его, наполняло душу светом, заставляло усмехаться над наивными комментаторами, нашедшими какой-то нерв в противостоянии.

Через несколько минут сонливость снова начала брать верх. Паутина в углу комнаты колыхалась, дрожал лунный блик на поверхности старого серванта. Башня из книг, возведенная на полу еще месяц назад, грозилась простоять столетия. Веки сомкнулись.

— Все равно, за гранью моего понимания заключается ответ на вопрос: «Чего лежать то было?»

Аркадий не стал открывать глаза и смотреть, что же удивило комментатора. Мужчина медленно провалился в дрему, прощаясь со счетом времени и счетом на табло.

— Мы прожили этот день совершенно замечательной, полнокровной жизнью, — гремел чей-то глас. — Сегодня происходило то, чего так не хватает нашим зрителям. Здесь настолько очаровательная весна, она уже до такой степени наступила, широко шагая, что кажется — не хотеть играть в футбол сегодня просто невозможно.

Каруселью закружились образы — Богоматерь стояла около мраморной статуи, скорбно глядя на фигуру Давида; дьявол, лукаво