Терпения Афганца хватило минут на пять моего сольного выступления (отцовству я даже не успела уделить внимание), после чего он грохнул кулаком по столу. Все, что на нем стояло, подпрыгнуло, Афганец еще поорал, но довольно быстро успокоился, повернулся к Олегу и Вовчику и тоже пригласил их рассаживаться, а Вовчику также велел подать кофе, что тот и сделал.

Когда мы расселись теплой компанией, каждый со своей чашкой, Лешка опять посмотрел на «рогатого» Олега и уточнил:

– Точно не она?

– Да ты чего, Леха! – воскликнул Олег Анатольевич, глянув на меня уважительно. – Эта – симпатичная, а та была – киборг какой-то. Огромная, здоровенная, страшнющая… А тут женщина хрупкая, ну и в общем очень ничего, простите, не знаю имени-отчества, – повернулся он ко мне, показывая свои лучшие качества, в частности уважение к старшим.

– Светлана Алексеевна, – пискнул сынок.

Я опять же с невинным видом поинтересовалась, в чем меня на этот раз обвиняет Афганец, причем интересовалась у Олега, Алексея Петровича игнорируя. Но отвечал мне опять Лешка, вернее, не отвечал, а вопил истошным голосом.

После его сольного выступления, из которого я бы ничего не поняла, если бы лично не наносила увечья Олегу Анатольевичу, я совершенно спокойно уточнила, на каком основании против меня выдвинуто подобное обвинение.

– Дядя Леша, – тут же встрял Сашка, – вы хотите сказать, что это мама избила дядю Олега?

Сынок в большом удивлении (подозреваю, что актерский талант ему передался от меня по наследству) оглядел пудовые кулачищи дяди Олега со сбитыми костяшками, его бычью шею, широченные плечи и заметил, что дядя Олег в два раза больше мамы и я ни при каких обстоятельствах, даже со всеми талантами, о которых известно дяде Леше (я потупилась), не могла бы так разукрасить дядю Олега, не пострадав лично.

– А ведь на маме никаких следов, так, дядя Леша? – закончил свое выступление сынок. – Ведь вам-то это должно быть известно.

Лешка кашлянул, Олег тоже, Вовчик отправился снова включить чайник, я сидела с видом Марии Магдалины.

– Леха, ты это, наверное… – проблеял Олег, косясь на меня.

Но Афганец не собирался сдаваться просто так. Правда, я не дала ему задать ни одного вопроса, уточнив, что же все-таки случилось. Мне на самом деле требовалось узнать, почему Лешка лично ездил ночью на дачу Толика, кто такие Толик со Славкой и, вообще, что могло храниться на той даче.

Но Лешка не хотел мне отвечать. Я наступила на ногу Сашке.

– Дядь Леш, а чего произошло-то? – выкатил невинные глаза мой ребенок. – Опять, что ли, кого-то кокнули, а вы на маму подумали? Или взорвали чего?

Тут уже Олег Анатольевич взглянул на меня полными удивления глазами.

– Алексей Петрович любит винить меня во всех смертных грехах, – пояснила я парню. – Может, он, конечно, таким образом мне комплименты делает, не зная, как по-другому сказать…

– Заткнись, а? – попросил Афганец. – И без тебя тошно.

– Нет, что случилось-то? – не унималась я, теперь придав лицу обеспокоенное выражение. – Ты скажи, я ведь, может, в самом деле тебе помогу. Не бескорыстно, конечно, – тут же добавила я, чтобы Афганец не заподозрил моего непосредственного участия в деле нанесения увечий его людям.

– У нас «игрушки» кончаются, – вставил сынок, имея в виду мое самое любимое оружие – «ручки» и «пачки сигарет». – Дядя Леша, может, вы маме на день рождения…

– Или в качестве награды за труд на благо твоей империи, – вставила я.

Вовчик бросил на меня странный взгляд, суетясь у плиты и к столу не возвращаясь, Олег в непонимании переводил взгляд с Афганца на меня и на сына, Лешка, как я видела, снова был готов взорваться и, не исключено, перебить всю посуду. Он во второй раз процедил: «Заткнись!» – но я так и не поняла, к кому обращается на этот раз: ко мне или к Сашке.

Все-таки Алексей сумел взять себя в руки, молча выкурил сигарету (мы все молчали, Сашка и я налегали на еду, Олег попивал кофе), потом посмотрел на меня внимательно и уточнил, где я все-таки была прошлой ночью до встречи с ним.

– У Рубена Саркисовича, я же тебе уже говорила. Можешь ему позвонить.

Внезапно я заметила, как меняется выражение Лешкиного лица: приходило осознание… Вот только чего?

– Верка! – внезапно воскликнул он. – Точно Верка! Больше некому! И тебя высвистала! Ну, а ты к любимой подружке, конечно, помчалась… – Лешка повернулся к Олегу: – Как, говоришь, баба выглядела? Монстр, киборг, гренадерша? Страшна как смертный грех? Точно Верка.

– Это Верка-то страшна? – возмутилась я.

– Без косметики, – невозмутимо заметил Афганец.

Я в ответ заметила, что Верка без косметики на людях не появляется.

– Она голая была, – вставил Олег.

– Ну и что? – сказала я. – Голая еще не значит без косметики.

– А когда она спать ложится, она что, рожу не моет? – рявкнул Афганец.

Я пустилась в пространный рассказ о несмываемой туши, особых тенях и помаде, необходимых Верке в ее нелегкой работе путаны, правда, показать все мои познания в данном вопросе мне не дали, Лешка опять грохнул кулаком по столу, велел мне заткнуться и в очередной раз глубоко задумался. Думал долго, все остальные молчали, а я прикидывала, не пора ли покинуть гостеприимные апартаменты Алексея Петровича, наведаться в свой собственный дом, а потом и в больницу. Я, конечно, знала, что, если Афганец даже и доберется до подружки раньше меня, все равно из нее ничего не вытянет, правда, нам с Веркой нужно договориться, чтобы врать одинаково. Также следовало выяснить, во что же мы все-таки вляпались. Сейчас для этого имелась прекрасная возможность. Другой может и не представиться.

– Так, Леш, – сказала я деловым тоном. – Хватить концертов. И вообще мне надоело, что ты меня вечно в чем-то обвиняешь. Ладно бы за дело. Выкладывай. Может, в самом деле чем-то помогу. Хотя, возможно, и не следовало бы, с твоим-то ко мне отношением… Более того, я хочу знать, что происходит в городе и вокруг тебя, поскольку, знаешь ли, о нашей с тобой… связи, – я долго подбирала нужное слово, – известно многим людям, имеющим в городе значение и определяющим его политику. Я должна знать, что случилось, чтобы не оказаться… ну, скажем, в неприятной ситуации. Не хочется, представь себе, страдать ни за что. За твои грехи в особенности.

Афганец еще помолчал, подумал, почесал в затылке и заявил, что у него под носом возникла, а теперь разрастается некая корпорация, не желающая признавать его власть и авторитет, процентов не отчисляет. Бойцы Афганца, направленные для ведения переговоров (я не стала уточнять, что Лешка имел в виду под словом «переговоры»), были встречены грубо, не говоря уже о том, что должного уважения им никто не выказал. Более того, в адрес Алексея Петровича последовали угрозы на тот случай, если он не оставит свои притязания на чужой кусок пирога.

Подобного неуважения Алексей Петрович, конечно, снести не мог. Да и авторитет требовал, чтобы зарвавшиеся типы были наказаны. Алексей Петрович решил действовать (как именно, правда, не сказал, но это я отчасти и без него знала). В результате был умерщвлен один его человек, а двое других получили увечья и вообще могли бы погибнуть, если бы предусмотрительный Афганец не разработал систему сигналов, а не получив отчета в оговоренное время, не послал другую группу на место, где они и обнаружили двух связанных товарищей и одного убитого.