– Давай я тебе и о свадьбе расскажу, – предложила Мирела. – Дадим мы тебе в приданое две подушки, ковёр и перину. Ковёр, я слышала, сам Петру обещал. И белую рубашку мою бери. А красную юбку и платок я сошью. Я иногда выйду утром из шатра, а на земле ткань расстелена, значит, какие-то силы нам приносят. Всё приносят, что нам нужно, но не более того. Знаешь, ведь свадеб у нас не было с тех самых времён, когда мы покинули мир живых. Тогда, в мире живых, мы с раннего утра расстилали на земле ковры. И угощения стояли – на медных низких столиках. Голубцы и питимос[3] ещё с вечера готовили. Мужчины садились отдельно от женщин, но веселье ведь общее. Собирался весь табор и праздновал три дня, но самым главным был первый, когда к концу праздника самый старший мужчина и самая старшая женщина подносили жениху и невесте хлеб и соль: «Как соль и хлеб не могут друг без друга, так и вы живите одной душой».

И жених отламывал кусок хлеба, и макал его в соль, и съедал. А потом и невеста. И провожали их в шатёр, а из шатра выносили на подносе с красными цветами брачную рубашку невесты. И дарили каждому, кто пришёл, красную ленту или красный бумажный цветок. Красный – цвет счастья и радости, и свадьба потому красная. А с рубашкой невесты танцевала перед табором свекровь, и все дарили подарки родителям невесты.

– Я пойду погуляю, – перебила Анна. Танцы с рубашкой добили её окончательно. – Мне нужно подумать и… подготовиться.

Но Мирела всё же закончила рассказ:

– И выходила невеста из шатра женой, закручивала у лба тонкие жгутики и вплетала их в косу, надевали ей на голову красный платок. Вот на меня посмотри, как платок свит. И фартук на замужнюю надевают.

В этот момент в шатёр заглянул какой-то цыган, очевидно, муж Мирелы. Судя по всему, он уже знал про Анну.

– Я тебе ленты принёс, – сказал он. – Сделай из них цветы ей на венок.

– Можно мне пройтись немножко по лесу? – повторила Анна.

– Иди, что же… – ответил муж Мирелы. – Но подожди. Пусть с тобой идёт Илоро. Вдруг… Ты ведь можешь сбежать. Мы должны послушаться Петру. Он мудрый человек. Илоро, где тебя носит?

– Ладно. Пойду с Илоро, – Анна поняла, что возражать нет смысла, а от Илоро вполне можно сбежать.

Илоро найти было непросто, он появился только через полчаса (хотя были ли здесь часы и вообще время?). Они шли по лесу. Илоро играл на камышовой дудочке и почти не разговаривал с Анной. Казалось, таким образом он сочувствует ей и не хочет лишний раз лезть в душу. Попадались грибы, чаще всего крупные белые грузди, чистые, не червивые. Видимо, сейчас был конец лета или ранняя жаркая осень. Анна зачем-то собирала грибы в платок, будто их можно было переправить в наш мир, а ведь хотела сбежать. Илоро вдруг заметил, что на кустах ежевики и на траве, местами выгоревшей на солнце, бесцветной и сухой, блестит почти незаметная сеть паутины. Такую необычную паутину ни Анна, ни Илоро никогда не видели – тонкая-тонкая и переливается перламутром. Анна потрогала её, но паутина не порвалась, а от прикосновения расплелась в нитку. Анна заметила, что нитка ведёт к следующей сети, та тоже расплелась в свою очередь и позвала дальше. Паутины, видимо, устилали неведомую дорогу. Анна начала сматывать нить в клубок.

– Может, это волосы кешалий? Раз в этом мире есть ниваши, то наверняка и кешалии есть, – сказала она.

– Есть. Но я никогда их не видел.

Лес поднимался всё выше и выше, потом поредел. Анна поняла, что они у вершины горы. Они поднялись ещё и увидели, что лес с трёх сторон окружает гору и бесконечно тянется. С четвёртой стороны (наверняка это восток) виднелся вдалеке тот самый луг, на котором остановился табор. По лесу петляла река, в некоторых местах она была широкой, как канат, в других – тонкой, как волосок.

– Красиво, – сказала Анна.

– Ну да… красиво и скучно, – ответил Илоро. – Пойдём назад, уже темнеет. И сыро становится. Смотри, туман здесь какой.

Анна не заметила, когда появился туман – странный, густой, серебристый. Он стелился низко по земле небольшими облачками, облачка куда-то плыли, хотя ветра не было. Тем временем из паутины у Анны получился клубок. Кто-то сильно потянул за нитку назад и влево. Анна обернулась и увидела огромный светлый камень, похожий по форме на параллелепипед. На камне стояла девушка. Её белые волосы, густые и тонкие, как паутина, стелились по земле и растворялись в тумане.

– Кешалия! – восхищённо шепнул Илоро.

– Отпусти её, Илоро, – кешалия протянула руку к Анне. – Если она останется здесь, никто вас не спасёт. Она вернётся, не волнуйся.

– Меня будут ругать.

– Скажи, это я забрала у тебя Анну. Скажи, она будет ткать фату из моих волос. Уходи быстрее, иначе заблудишься в тумане.

– Ладно. Тогда я возьму с неё обещание. Не зря же мне из-за неё терпеть придётся. Анна, ты должна вспомнить то слово, которое никто из нас не помнит. Если ты спасёшь табор, тебе простят всё, даже побег перед свадьбой. И мне простят.

– Ниваш говорил, вы сами можете вспомнить, нужно только захотеть. Может, не все этого хотят?

– Все. Мы здесь слишком долго. Мы устали жить. Ты думаешь, здесь нам спокойно и хорошо? Нет. В этом мире есть всё, что нам нужно, но уже давно нет любви. Не то чтобы совсем нет, но её слишком мало.

– А если, допустим, вы умрёте – и окажетесь в месте, где ещё хуже… в аду… или как там.

– Я слышал, что Петру говорит: лучше страдание, чем пустота. Страдающий может заслужить прощение.

– Ладно. Я постараюсь не забыть. Видишь, я даже на руке записывала, а оно стёрлось.

– Уходи, Илоро. Когда пойдёшь, не оборачивайся, – сказала кешалия. – Анна, подойди ближе.

– Можно мне спросить? Я тут слышала… правда на мне рубашка королевы Аны? – вдруг спросила Анна.

– Правда. Но лучше не думай о ней и не гордись этим. Чтобы вернуться в мир живых, ты должна стать туманом. Отдай мне клубок.

Анна протянула клубок. Кешалия спрыгнула на землю и начала очень быстро обматывать Анну паутиной. Через несколько минут Анна почувствовала себя гусеницей в коконе. Потом и лес, и камень, и кешалия начали медленно исчезать, растворяясь в клубах холодного пара. Туман обволакивал Анну, её тело становилось прозрачнее и легче, и наконец она оттолкнулась от земли и поднялась над верхушками деревьев. Потом ещё выше, выше – и растворилась облаком.

В нашем мире Анна оказалась гигантской старой сосулей со множеством ледяных наростов. Она висела на крыше бассейна. Постепенно сосулька набирала вес, обрастая всё новыми наростами, сорвалась вниз и разбилась на крупные кривые льдинки. Мимо прошла бродячая собака и флегматично подняла на осколки лапу. Осколки увеличивались в размерах (вряд ли от собачьего полива), постепенно превращались в ледяные руки, ноги, туловище, голову – Анна, как душа, вышедшая из тела, видела ледяную скульптуру себя самой. Затем части тела потянулись друг к другу, точно намагниченные. Скульптура начала оживать и принимать человеческий облик. Удивительно, но на ней осталась одежда Мирелы.