– Здрассьте, теть Лен! Приятного аппетита! Привет, Олег!

– Какой он тебе Олег? – сердилась Ленка. – Олег Владимирович он тебе, поняла?

– Поняла, теть Лен! Олег, на твою машину голуби насрали. Видел?

– Надеюсь, ты уже вытерла?

– С чего это вдруг? Твоя машина ты и вытирай. Под деревом ставить не надо.

Сестра возмущенно набирала в грудь воздуха, готовясь выпустить его с ядовитой тирадой, но не дождавшись паузы, махала рукой.

– Есть будешь?

– А можно? Буду, конечно. Ух ты, сырники мои любимые. Я со сметанкой люблю!

– Ешь с чем дают!

– С вареньем тоже клево. А с гущенкой еще лучше.

– Бабка Авдотья здорова ли?

– А что ей будет? В огороде возится.

– А ты помогла бы? Тяжело небось?

– Неа… не тяжело. Я предлагала – она говорит: иди гуляй, сама справлюсь! Бабка у меня боевая, даром что у немцев батрачила.

Ленка кидала на меня красноречивый взгляд. Я пожимал плечами.

После завтрака мы шли с Лизой на реку. Задами, стараясь не попадаться на глаза соседям. Выходило, что мы прятались, а это было нехорошо, могло вызвать дурные толки, но и шагать через всю деревню напрямик к реке я не мог. Один раз решился и зарекся. На нас глазели все кому не лень. Лизку знали все и как видно не с лучшей стороны, хотя и относились к ней с сочувствием.

– Лиза, как там бабушка, не хворает ли?

– Нормально.

– А мама?

– А мама в жопу пошла.

– Лиз! Ну, про мамку-то, нельзя так, небось?

– А вы не спрашивайте.

– Олег! – выглядывал из-за плетня сосед Борис – никак невесту себе нашел у нас? Гляди, она с норовом! Лизка! Ты когда мне должок отдашь? Забыла?

– Забыла. Свидетели были? Нет. Ну и до свиданья!

Дядя Боря не знал, злится ему или смеяться, чесал затылок, качал головой, говорил в полголоса.

– Ну, зараза, а? Достанется же кому такое сокровище.

– Не бойся, дядя Боря. Тебе не достанусь. Разве что разбогатеешь, тогда и зови.

Пока шли – вспотел весь. Вышли из деревни – отругал ее. Она рассмеялась.

– Делать им нечего вот и зырятся. Еще я буду внимание на них обращать.

Задами было проще. Мы спускались к камню и я залезал на его горячую шершавую поверхность, а потом помогал влезть и Лизе. Одежду мы оставляли на берегу. Однажды Лиза призналась, что не одела лифчик и с вызовом на меня посмотрела.

– Тут и нет никого. А ты что, грудь женскую не видел?

– Стоп, подруга. Так дело не пойдет. Или мы возвращаемся назад, или ты остаешься в платье.

– Да кто увидит?!

– Да кто угодно! Я увижу!

– Да смотри на здоровье! На! Видишь? Красивая?

– Опусти платье, я сказал! Дура!

– Сам дурак. Покраснел то… Как дите малое, честное слово. Что тут такого? Смотри, маленькие совсем, у тебя и то больше. Только у меня сосочки больше. Давай сравним? Сдурел совсем?! Больно же!

Это я по заднице ей шлепнул. От души. И платье рывком задернул на бедра.

– Ты совсем спятила? Меня же упечь могут! Ты понимаешь, что я тебе уже давно в отцы гожусь? Не смей себя так вести!

– Как? – Лиза захныкала, непонятно, то ли всерьез, то ли издеваясь – я себя хорошо веду, а ты придумываешь! Сам придумываешь все! Это тебе стыдно, а не мне!

Как специально по берегу на мопеде проехал мужик, помахав нам рукой.

– Лиза – я старался говорить спокойно – ты хочешь встречаться со мной?

– Да! Хоть всю жизнь!

– Тогда усвой: вести себя со мной надо прилично. Поняла? Мне наплевать, как ты привыкла. Ты не должна ставить меня в неловкое положение.

– Даже когда мы одни?

– А что это меняет?

– Как что? Ты боишься огласки – это я понимаю. Но если никто не видит – что нам мешает…

– Что?

– Любить друг друга.

– Ты опять?!

– Олег, я же сказала тебе: я уже не девочка. Ну что ты так боишься?

– Да какая разница? Я не люблю тебя! Не лю-блю!

– Не говори так! Пожалуйста! Не смей! – на глазах Лизы появились слезы – Я… я не хочу слышать этого! Зачем ты меня обижаешь?!

Что прикажете тут делать? Когда девочка плачет? Любой взрослый почувствует себя в полном дерьме. В тот день мы так и не искупались.

Забавный она все-таки была человечек. Ум быстрый был у нее, но знаний не было никаких. Мы много говорили с ней о жизни, я, как и подобает взрослому, пытался наставит ее на путь истинный, забывая о том, каким собственным путем доковылял до своих сорока лет. Впрочем, тут я не оригинален. Прекрасно помню, как наш Пека, которого побаивались даже отмороженные бойцы в бригаде, поучал при мне свою дочку перед воротами зоопарка.

– Ты мой, котеночек, маму слушай! Слушай маму, золотце. Маму-папу нужно почитать и тогда Боженька тебе зачтет. Боженька любит своих деток.

И тут он увидел, что я рядом и все слышу, и покраснел до корней волос. Пека в драке становился зверем. И рычал как зверь и выл, как волк. Ему нравилось, когда его сравнивали с норвежскими берсерками. Один раз в драке он откусил полщеки мужику и потом пугал пацанов своей окровавленной рожей, не хотел умываться. Умер он в больнице. В ментуре его сильно побили после задержания, потому что показания он не давал икрыл всех трехэтажным матом. Тогда навалились гурьбой и молотили по-взрослому, пока не затих после рокового удара по голове. Я никак не мог понять тогда, как все это умещается в одном человеке? И кто был Пека в конце концов – нежный отец или безжалостный бычара, наводивший страх на людей одним своим шишковатым, звероподобным лицом?

У Лизы было стойкое убеждение, что честно работают на этом свете только ее бабушка и дураки. Остальные делились на неудачников и умных. Умные в свою очередь могли быть сильными и храбрыми или хитрыми и жадными. Храбрые были ей больше по душе. Поэтому она и отдалась Яшке.

– Он достал финку и говорит ему лениво так: кто-то что-то сказал или мне послышалось? А мужик уже обоссался от страха, слова все позабыл. А Яша аккуратненько так у него бумажник вынимает и себе в карман кладет. И говорит ему: « я Вас больше не задерживаю, товарищ». Представляешь?

– Это при тебе было?

– Не… Настя рассказывала… подруга его бывшая. А как он мне целку ломал – это во-още песня. Сколько он со мной намучился тогда… Мама родная!

– А говорила не больно.

– Врала. Ты что? Я ору, как