неведомый враг разорил все вокруг: безобразие было карикатурным. Грязь была повсюду. Старые избы словно испускали дух серыми струйками дыма из труб. Заборы как будто кто-то пинал в пьяном угаре (возможно так оно и было); многие стекла в домах были выбиты, рядом с будками сидели в мрачном оцепенении худые собаки и провожали взглядами автомобили. Голые мартовские деревья только усугубляли тоскливое впечатление.

Теперь – другое дело. Цунами перемен укатило в прошлое, раздавив тех, кто не успел спрятаться. Жизнь брала свое. На окраинах появились маленькие городки для военных, рынок заголосил на разные голоса, включая узбекские и таджикские, частные дома прихорашивались и заборы поднимались. Мусор уже не лежал в беспорядке, но убирался в аккуратные кучи. На прилавках магазинов появились портреты Путина, военные в форме вновь вызывали уважение: продавцы на рынке еще издали призывно махали им руками, молодые, симпатичные женщины провожали их задумчивыми взглядами. Трудно истребить человека!

Лиза на рынке была подобна голодной собачке, попавшей случайно на продуктовый склад и совершенно ошалевшей от запахов, которые манили ее отовсюду. В одной руке она держала брикет тающего мороженного, другой цепко держала меня за руку и тащила меня от одного прилавка к другому.

– Буланова! Смотри! Мама миа!

Усатый, смуглый парень в сомбреро и гавайской рубашке, игравший то ли в мексиканца, то ли в индейца, тут же оценил ситуацию.

– Последний альбом! Последняя кассета осталась. Бери дорогой. Дочка слушать будет, довольна будет. Папа доволен будет.

Я почувствовал, как мой локоть сжала ладонь.

– Папочка, купи, ну, пожалуйста, ты же давно обещал!

Она запрыгала, тормоша меня за руку, и вдруг повисла не шее, чмокая меня в щеку. Продавец одобрительно улыбался.

Я купил. А заодно и плеер. А заодно и наушники. А заодно и еще две кассеты. «Мексиканец», вспотевший от неожиданного счастья, всучил мне еще бесплатно какой-то сувенир.

– Хорошая дочка у тебя, отец. Веселая. Приходите, всегда буду рад. Удачи вам желаю.

Вышли мы с рынка с мешками. Лиза уже была в наушниках и отрешенно-мечтательным, непонимающим взглядом смотрела на меня, когда я пытался ей что-то сказать. В кафешке я заставил ее снять наушники.

– Что будем есть? Пить?

– Вино! Возьми мне шампанского!

– С ума сошла? Хочешь, чтоб меня арестовали? Хорош папа, дочку с утра-пораньше вином угощает.

Лиза захихикала, болтая ногами.

– А что? Мне нравиться! Удочери меня! Я буду послушной дочкой. Все, все, все буду делать, что скажешь, а? Ну, пожалуйста, папенька!

Подошла женщина-официантка с блокнотом.

– Что будете есть-пить?

– Попросите моего папу взять шампанского! – Лиза умоляюще сложила руки.

– Лиза, прекрати! – прикрикнул я.

Официантка улыбнулась мне и вздохнула.

– Моя такая же. Соплюха, а шампанское любит.

Я заказал чай с пирогом. Лиза быстро управилась со своей порцией и вопросительно подняла на меня глаза.

– Кушай. Ты хоть завтракала сегодня?

– Неа… я эту картошку видеть не могу. Бабушка говорит, что это лучшая еда… Ага, как же… лучшая… Сама слаще морковки ничего не ела, вот и лучшая…

– А когда ей было есть пирожные-то? Сначала война, потом дочку растила, теперь внучку…Бабка-то знает про твои планы на жизнь?

– Нет! – Лиза сердито отпихнула от себя тарелку.

– Вот видишь? Ты уедешь – она одна останется. Тяжело ей будет одной -то…

– Слушай, знаешь?! – голос Лизы зазвенел – Вот не надо этого, понятно? Я сама разберусь. И не трогай бабушку! Я денег заработаю – она нужды знать не будет! Я все уже обдумала. А тут останусь – пропадем обе. Куда я тут?! Неужто сам не видишь?

Краем глаза я заметил, как встревоженно переглянулись официантка и продавщица за прилавком.

– Ладно, Лиза, тише. Твоя мама где живет? Хочешь, мы навестим ее? Гостинцев купим?

Лиза в изумлении уставилась на меня.

– Шутишь?

– Нисколько. Магазин рядом. Мать же!

Обшарпанная пятиэтажка, в которой жила Лизина мама была неподалеку от центральной площади. Все как обычно: разбитая дверь в парадной, запах мочи, расписанные матом лестничные стены и все-таки главные впечатления были впереди.

Обитую дермантином дверь нам открыло существо, каких я уже давно не видел: сначала красное, как помидор лицо со всклокоченными рыжими волосами высунулось наружу, потом протиснулось тело в лиловом халате нараспашку вместе с густым сивушным перегаром.

– Доча, ты? А где бабушка? А это кто?

– Конь в пальто! Еду тебе привезли – грубо ответила Лиза и впихнула коленом маму обратно в коридор. – Не отсвечивай хоть перед народом. Дай пройти.

Я зашел последним и почувствовал рвотный рефлекс. Воняло невообразимо. Сивухой, дерьмом, одеколоном, прокисшей капустой, окурками, немытыми телами… В квартире был не бардак, а просто свалка… Нечто подобное я видел лет десять назад, когда мы занимались с братвой жильем – скупали за бесценок квартиры доходяг, выселяя их «в Могилев», то есть практически на тот свет. Если точнее, выселяли бедолаг в Сланцы – там их принимали ребята из местной группировки. У тамошних братков была простая задача – доходяг погружали в последний, длительный запой, после которого отвозили в крематорий. У нас был договор, чтобы процесс переправы на тот свет был гуманен и происходил по возможности естественным путем и все-таки некоторые экземпляры были удивительно живучи. Один доходяга вообще оказался двужильным. Он пил стеклоочиститель ведрами и лишь посинел лицом. Когда терпение бригадира иссякло, долгожителя опоили снотворным и уложили спать лицом в подушку… А на освободившейся адрес привозили новых. Бизнес приносил баснословную прибыль. Доходяги в любом случае доживали свои последние дни на этом свете. Многих просто клали как мешки трухой в машины перед отправкой в последний путь, «в Могилев» – моя шутка, вычитал где-то, что так в шутили чекисты в Гражданскую, когда выводили на расстрел попавших в революционный замес бедолаг.

На моей памяти был только один прокол. Спившегося мужика, владельца трехкомнатной квартиры в Веселом Поселке, готовили к отправке. Что бы он не учудил что-нибудь до подписания документов, выдали ему приличный аванс. Когда заявились с нотариусом и документами в адрес, увидели живописную картину – мужичонка лежал среди оберток от «Марса» и «Сникерса», полдюжины пустых бутылок из-под «Амаретто» и коньяка, остатков твердокопченой колбасы – мертвый. Все-таки учудил. Посмеялся над нами. Серега в сердцах даже пнул его ногой. Думаю, ему аукнется это еще на том свете.

Теперь провернуть такие схемы было гораздо сложнее и думаю поэтому еще до сих пор Лиза не лишилась своего жилья. Жилья? Мой Бог! Что еще можно добавить к тому, что посреди комнаты, в которую я только заглянул, на полу лежал кусок засохшего дерьма.

Мы оставили пакеты в коридоре и выскочили на лестничную