Все это Ирина пыталась втолковать Кате еще там, в галерее«Арт Нуво». Она призывала Катьку успокоиться и взять себя в руки. Куда там!

Катерина вошла во вкус и рыдала истерически, она всхлипывалаи причитала, кричала, что жизнь ее кончена и ничего уже не будет в нейхорошего.

Жанна свирепела, Ирина растерялась, а администратор галереиЛева Гусь находчиво предложил вызвать «скорую». Катька испугалась, что упекутне в простую больницу, а в нервную клинику или еще того хуже — в психушку, и навремя прекратила истерику. Подруги мигом утрамбовали ее в Жаннину машину иповезли домой. И хоть Жанна страшно торопилась, нечего и думать было добиратьсяобщественным транспортом, Катьку просто не пустили бы в таком виде в метро —вся зареванная, морда распухла, а волосы разноцветные, в общем, видподозрительный. По дороге, однако, Катерина начала так икать и стучать зубами,что Ирина уговорила Жанну остановиться.

— Ей нужно выпить! — решительно сказалаИрина. — Чего-нибудь покрепче, коньяку, что ли. Или водки.

— Водки нельзя, она обязательно закускизапросит, — отмела предложение Жанна, — а мне некогда. Заскочим вэтот бар, там только спиртное подают. Орешки и соломка не в счет.

Подруги выбрали самый дальний столик в углу и влили вКатерину полстакана коньяку.

Катька хлопала глазами и удивленно вертела головой.

— Девочки, а как мы здесь очутились? Какое приятноеместечко….

Откровенно говоря, заведение было так себе, средней руки.Небольшая полутемная комната, простые деревянные столики, кое-где расставленыискусственные растения в кадках, на стенах декоративные панно, выполненные изкусочков кожи. Даже на непрофессиональный Иринин взгляд видно было, что панновыполнены весьма халтурно. Катерина же, окинув глазами зал, снова загрустила.

Жанна курила и сердито глядела на Катьку.

Ирина придвинула страдалице тарелочку с жареными орешками, иКатя ненадолго отвлеклась.

— Что теперь делать? — вздохнула она. —Девочки, все-таки я ужасно невезучая! Только подвернулся случай выставить своиработы — сразу же их украли!

— Наоборот, это тебе на руку! —'начала было Жанна,но Катька резко ее перебила:

— Слушай, что ты понимаешь в искусстве?

Мне не важно, что про меня напишут журналисты, мне важно,чтобы мои работы увидело как можно больше людей! А работ-то нету! И так жалко,как будто детей потеряла…

Ирина с Жанной переглянулись. Ну, уж это Катька хватила!Детей у нее нет, и вряд ли уж теперь будут. Ясно, что всю нежность и заботуКатька вложила в свои панно, но все же нельзя так говорить. Они-то знают, у нихдети есть, у Ирины вот даже двое. Хотя сын вот уже несколько лет учится за границейи домой даже на каникулы не приезжает, а дочка выросла, школу заканчивает, искоро научится обходиться без мамы.

— Катька, — решительно заговорила Ирина, тычего-то недоговариваешь. Рассказывай, с чего это тебя так разобрало. Мало ли утебя в жизни было неприятностей, никогда я тебя такой расстроенной не видела.

Катя повела глазами и с грустью поглядела на пустую тарелкуиз-под орехов. Потом она высморкалась в бумажную салфетку и опустила глаза, какбудто увидела на столешнице что-то очень интересное.

— Катерина! — прикрикнула Жанна. — Не тянивремя!

— Да, Жанна… — начала Катя, — я все собираюсь тебесказать.., когда я была в салоне красоты…

— Не уводи разговор в сторону! — Жанна повысилаголос. — Мне твои увертки уже надоели…

— Это Люсьен… — прошептала Катя, не поднимая глаз.

— Что — Люсьен? — хором спросили подруги. Что сним?

— С ним — ничего, — щеки у Кати сталипунцовыми, — это со мной…

— Та-ак, — зловеще протянула Жанна, —приехали…

— Понимаете, девочки, — Катя прижала руки к сердцуи оторвала наконец взгляд от столешницы, — когда я сижу с ним рядом, сомной творится что-то невообразимое! От него исходят какие-то странные флюиды,просто животный магнетизм!

— Ну да, как от обезьяны, — невинно поддакнулаЖанна.

— Ты бы так не говорила, если бы познакомилась с нимпоближе! — Катька бросилась на защиту африканского атташе. — Онтакой.., такой…

— Все ясно! — вздохнула Жанна. — Эта дурехавлюбилась в своего атташе. Глупее ничего не могла придумать?

— Сердцу не прикажешь… — пригорюнилась Катя.

— Слушай, а как же твой муж-профессор? — невыдержала Ирина. — Не ты ли вечно твердила нам, как ты его обожаешь? Не тыли все уши прожужжала нам о том, как должна себя вести замужняя женщина, иприводила в пример себя?

— Где он, мой муж? — завопила Катерина так громко,что даже сонный бармен покосился в их сторону. — Когда он вернется изсвоей Африки? Может быть, он меня уже забыл!

Катькин муж профессор Кряквин уже полгода кочевал попустыням и саванне черного материка, заходил и в джунгли. Вестей от него небыло никаких.

— Между прочим, я с мужем жила меньше, чем безнего, — заявила Катерина, — так что вполне могу считать себясвободной.

Даже Жанна не нашлась что ответить на такое заявление.

— Да зачем тебе нужна эта африканская горилла всмокинге? — спросила она. — Что на нем, свет клином сошелся?

— Так я поэтому и расстраиваюсь, — объяснилаКатя, — что теперь у меня ничего с ним не получится. Потому что работыукрали.

— То есть ты хочешь сказать, что этот самый Люсьен, иликак его там, интересовался тобой только из-за этих панно? — догадаласьИрина.

— Ну да, вот вы меня по уши деревянной считаете, Жаннатак прямо и говорит. А ты, Ирка, хоть и молчишь, но я же вижу, как ты на менясмотришь…

— Ну что ты, — устыдилась Ирина.

— Да погоди ты! — прервала Жанна. — Что тампро работы твои было, говори быстро!

— Вот я же и пытаюсь вам сказать, что я не полная дураи не стала обольщаться насчет Люсьена. Ну что он на меня запал! Он все меня пропанно спрашивал, хотел купить, — А ты?

— А я отговариваюсь, что, мол, пока выставка некончится, я не могу ничего продавать.

Особенно он этим большим панно интересовался, ну, где двезвезды и лошади… А я именно эту работу продать ни в коем случае не могу, потомучто…

— Катерина, не мямли! — хором вскричали Ирина сЖанной.

— Ну, в общем, я хотела ее себе оставить, а вообще-тоэти камни, которые звезды, я без спросу взяла у Валика. Как же я могу продатьпанно, если Валик очень просил меня ничего не трогать из его вещей?

— А тогда зачем же ты… — начала было Жанна, но Иринаостановила ее, потому что и так все было ясно, что Катерина, терзаемая мукамитворчества, забыла обо всех запретах.