моим губам, намекая, чтобы я замолчал. Я почувствовал лимонный запах средства для мытья посуды и отодвинулся.

– Я не расист, – просто сказал я.

В школе что-то рассказывали про это: мол, в Америке не любили раньше негров. Но это история не про меня.

– Я знаю. Но это как… – Она задумалась. – Тебе ведь неприятно, если тебя называют «спидозным»? Ты сам мне звонил и говорил, что тебя так дразнят, разве было не обидно?

– Обидно, – согласился я, хоть до конца и сам не понимал всю глубину этого оскорбления.

Анна спохватилась:

– Ты выпил таблетки после завтрака?

– Да, – сказал я.

– Ты должен сам научиться за этим следить, теперь никто не будет их тебе подносить.

– Хорошо, – покладисто отозвался я.

Я соврал. Я их не выпил. Мне хотелось, чтобы вся эта история про таблетки, заразную кровь и «спидозность» осталась в баторе. Теперь, когда я буду жить в настоящем американском доме у своих приемных родителей, мне больше не потребуются лекарства. Моя болезнь шла в комплексе с сиротством – в этом я почти не сомневался.

* * *

Я принял решение еще раз попробовать пообщаться с местными детьми. Анна извинилась за меня перед их родителями: сказала, что это просто другие «языковые особенности» и я на самом деле ничего плохого не имел в виду. Это правда. Меня же она настойчиво просила не акцентировать внимания ни на чьем цвете кожи.

В тот день Алекс и Райан играли не одни – с ними был пацан нашего возраста. Он был ниже меня ростом, но шире в плечах, явно крепче и сильнее. Дерзко смотрел из-под спадающих на глаза медных волос – так, словно сейчас начнет меня задирать. Не буду говорить, какого он был цвета, чтобы не акцентировать внимание.

Оказалось, что его тоже зовут Оливер, как и меня. В России я привык, что мое имя вызывает у людей растерянность или раздражение (особенно у воспиталок – их бесит, что я его сам себе придумал), а здесь, в Америке, никто и бровью не ведет, когда я представляюсь.

Ребята начали что-то объяснять и при этом делать жест рукой, мол, идем с нами, но куда и зачем – я не понял. Покорно двинулся вместе со всеми.

Когда мы прошли уже квартала два вдоль одинаковых домов, Оливер, воровато оглянувшись, вытащил из кармана пачку сигарет и показал ее мне, как будто она должна была меня впечатлить. Я окинул ее скучающим взглядом и вопросительно посмотрел на Оливера: чего, мол?

Алекс и Райан же пришли в восторг и начали просить его побыстрее открыть пачку. Сделав это, Оливер деловито раздал по сигарете каждому из нас.

Я непонимающе взглянул на эту тонкую белую палочку в своей руке. Что теперь? Мы должны курить? А в чем прикол? Спросить всего этого, к сожалению, я не мог.

В другом кармане у Оливера нашлась зажигалка. Играя ею между пальцев, он спросил:

– Who’s first?

Алекс и Райан замерли в предвкушении. Тогда я догадался, что происходит: они еще ни разу не курили. Это игра в «крутых», у нас в баторе тоже такие бывают. Только курение – это что-то совсем малышковое, я в первый раз покурил еще лет в семь.

– Давай, – деловито сказал я, зажимая сигарету между губ и протягивая руку за зажигалкой.

Он вложил ее в мою ладонь. Я щелкнул ею, поднес огонек к сигарете и затянулся. Дым выдохнул через ноздри – нас так старшаки учили, и мне хотелось впечатлить этих малявок.

Все втроем они смотрели на меня так, словно я открыл им какие-то тайны мироздания, словно я гуру или какое-то божество. Сам же я особого удовольствия от курения не получал, меня вообще пугал внешний вид ребят, которые в баторе курили лет с пяти – серые припорошенные лица с желтыми зубами и черными кругами под глазами.

В тот момент я правда чувствовал себя взрослее Алекс, Райана и Оливера, но не из-за сигареты в зубах, а из-за их радостно-блаженных лиц – им, детишкам из благополучных семей, казалось таким крутым и веселым попробовать закурить, а я знал цену этого веселья.

Они тоже попытались зажечь свои сигареты и вдохнуть дым, и тут ужас что началось. Ребята почти синхронно согнулись пополам, начали страшно кашлять и отплевываться, а Алекс вообще чуть не стошнило. У Райана в рюкзаке оказалась небольшая банка с колой, открыв ее, он начал жадно пить, а Оливер с Алекс принялись отбирать у него эту банку, чтобы тоже перебить терпкий вкус табака во рту.

Наблюдая за ними, я спокойно докуривал свою сигарету – жалко было выбрасывать почти целую. Успокоившись, ребята снова посмотрели на меня и, кажется, еще больше зауважали.

– Do you drink vodka? – вдруг спросил Райан, а Алекс шлепнула его по губам.

– Shut up! – шикнула она.

Я пил водку один раз, когда мы сперли ее у баторского охранника. Поэтому сказал:

– Yes.

– W-o-o-o-w, – зачарованно протянули они.

– Russian kids are so cool, – выдохнул Райан.

У Оливера нервно дернулась левая бровь, и, скорчив такое лицо, будто у него прямо под носом воняет тухлятиной, он вдруг жарко заспорил с Райаном:

– No, I’m cooler than him, I drank dad’s whiskey last year.

– You thought it was juice, – скептически заметил тот.

– No, I knew it was whiskey.

В спор вступила Алекс:

– It doesn’t matter. Russian kids drink vodka from birth.

Я не понимал, о чем они говорят, и только переводил взгляд с одного лица на другое в этой странной перепалке. В конце концов Оливер вытер нос тыльной стороной ладони и деловито сказал:

– Let’s go.

Я двинулся следом за ними, но Оливер резко обернулся и оттолкнул меня:

– You can’t come with us!

– Why? – Я растерялся.

– Stop it, let him come, – сказала Алекс.

– I don’t like him, he’s cocky, – ответил ей Оливер, презрительно щурясь.

Я понял, что они хотят уйти и оставить меня здесь одного. Собрав все свои знания английского, я неуверенно сказал:

– I… not remember… way home. – На последнем слове я на всякий случай нарисовал в воздухе домик.

Оливер раздраженно ответил:

– We’ve been walking straight this whole time! Are you retarded?

Последнее слово он будто бы бросил мне в лицо – даже не зная языка, я понял, что это оскорбление. К тому же Алекс и Райан захихикали, подхватив это – «retarded».

Райан, смеясь, сообщил всем, глядя на меня:

– My dad said you… – Он не договорил, вместо этого покрутил пальцем у виска.

Оливеру понравилась эта поддержка, и он несколько раз повторил мне прямо в лицо:

– Retarded, retarded, retarded!

Я не знал, что мне делать. Жизнь в баторе