меня встать, и я понял, что он хочет уйти. Обрадовался, покорно следуя за ним к выходу.

Я не разобрал, что он сказал мне, но догадался, что мормон – это не имя того мужчины. Видимо, это люди, которые верят в того бога, про которого говорят в этой церкви.

– Do you hate Mormons? – спросил я, когда мы оказались на улице.

– Yeah.

– Why?

– They hate my dads, – коротко ответил Калеб.

Я ничего не ответил, потому что запутался. Что-то было не так с количеством его отцов, но я постеснялся уточнять.

Калеб снова заговорил:

– I wish I could leave this hole… move to California or New York or somewhere. Have you been to California?

– No.

– And where have you been?

– В Стеклозаводске, – ответил я первое, что пришло в голову. Там находился мой батор.

– Where? – поморщившись, переспросил Калеб.

Я сказал по слогам:

– Сте-кло-за-водск.

Калеб рассмеялся:

– Such a silly city name.

Я тоже начал смеяться, потому что подумал, что Калебу понравилось название. Лишь увидев все ту же кривую улыбку, с которой он говорил про мормонов, догадался, что дело не в этом.

Домой мы возвращались молча.

* * *

Мы с Бруно выполнили главную американскую традицию: сходили вдвоем на бейсбол. Правда, это был не то чтобы какой-то серьезный бейсбол: не чемпионат Америки или мира, а просто школьный. В местных школах учебный год не делят на четверти, как в России, так что у Калеба осенних каникул не было, вот он и позвал меня посмотреть на игру. А я позвал Бруно, потому что помнил: бейсбол – это что-то между сыном и отцом. Ну и еще кто-то ведь должен был мне объяснять, что происходит на поле.

Все, что я знал о бейсболе из телика, сводилось к следующему: один кидает мячик, а второй отбивает его битой, и если он по нему попал, то почему-то пробегает кругом все поле. Зачем нужна вся остальная команда игроков – я не знал. И каково же было мое удивление, когда оказалось, что в общем-то это действительно так: все, из чего состоит бейсбол, – это кидание, отбивание и бег. Бруно сказал, что игроки даже так и называются: питчер и бэттер-раннер (это значит что-то типа «бьющий бегун»).

У Калеба на белой форме в продольную полоску был номер «23», а еще «Wallace» – наверное, его фамилия. За самой игрой следить было скучно: чаще всего, когда ребята отбивали мяч, он просто прыгал по земле, не покидая пределы поля. Калеб особым мастерством тоже не отличался – как правило, промахивался. Хотя двое мужчин, сидевших через ряд от нас с Бруно, явно так не считали и поддерживали его с таким видом, будто тот чемпион мира по бейсболу. Мол, давай, Калеб, давай, ты их всех сделаешь!

– Почему их двое? – удивился я.

– Они… – Бруно замялся, а потом вдруг сказал резко, как будто в порыве возмущения: – А ты чего вопросы такие задаешь? Ты… вообще… уроки сделал?

– Какие уроки?

Я же на каникулы приехал.

Бруно развернул меня лицом к полю, отрезая от мужчин, болеющих за Калеба.

– Хватит смотреть по сторонам, – буркнул он при этом. Добавил себе под нос: – It is illegal to talk to Russian children about this…

Я снова посмотрел на поле, где Калеб, прежде чем отбить мяч, крутил битой с таким видом, будто он какая-то звезда младшей лиги. Явно кому-то подражал.

– Он тоже рос в детском доме? – спросил я у Бруно.

– No, в Америке такого нет. Здесь сразу передавать ребенка в семью. Но Калеб пройти несколько семей, от него несколько раз отказаться.

– Почему?

– Он сложный, – размыто ответил Бруно.

Меня удивило, что в Америке нет детских домов. Быть не может, чтобы дети сразу усыновлялись в семьи – их же надо как-то рассортировать, ну, чтобы родителям было проще выбрать подходящего.

Когда игра закончилась (Калеб не выиграл), все ребята толпой побежали к какому-то фургону пить газировку. Мы начали неторопливо спускаться с трибун, и возле поля меня окликнул Калеб. Он явно о чем-то спрашивал. Я вопросительно посмотрел на Бруно, потому что не разобрал ни слова.

– Он звать тебя на прогулка.

Тогда я посмотрел на Калеба и согласно ему кивнул. Послезавтра я уже должен был возвращаться в батор, и мне хотелось взять от последних дней в Америке как можно больше.

Часть игроков обеих команд направились в ближайший «Макдоналдс», и мы с Калебом пошли за ними. Там было еще хуже, чем в предыдущем: запах жареных котлет смешивался с запахом потных тел, потому что после уроков кафе заполонили старшеклассники (а те играли в кое-что похуже, чем бейсбол, – в американский футбол, так что были не только вонючими, но и грязными).

Калеб выбрал столик, с которого лучше всего было видно чирлидерш – девчонок в топиках и коротких шортах. Я сел к ним спиной – мне было непонятно, зачем туда таращиться. Калеб же цедил через трубочку огромную колу и не сводил с них взгляд.

– Her boobs are great, right? – с довольным смешком произнес он.

– А? – Я обернулся и понял, куда уперлись его глаза.

Девчонка проследила за моим взглядом и показала средний палец. Смутившись, я отвернулся.

– Yes, maybe, – неуверенно сказал я.

– Do you like girls? – спросил он, прищурив глаза.

– Oh sure, – чересчур наигранно ответил я. – Boobs… Cool!

Он посмеялся:

– You’re weird.

На самом деле мне было не до девчонок. Когда я думал о том, что скоро вернусь в батор, делалось не по себе.

– I will leave on Thursday, – сообщил я Калебу.

– Okay, – только и сказал он, шумно потягивая колу из трубочки.

Меня задело, что он так легко принимает новость о моем отъезде, и я сказал:

– Maybe I’ll never come back again.

– Why?

– I don’t know, – негромко ответил я. – Мне так кажется…

Это была правда.

– Do you believe in the end of the world? – снова засмеялся Калеб.

– What? – Я не понял, о чем он.

– The end of the world is coming soon.

Да, точно. Скоро конец света. Даже тут, в Америке, я слышал по телику передачи об этом.

Я хотел ответить Калебу, мол, конечно, я не верю в конец света, это все какой-то бред… Но неожиданно почувствовал, что вся эта история про календарь майя и парад планет кажется мне правдой. Зато Америка кажется неправдой. Как еще мне объяснить все эти странные переживания, кроме как предчувствием конца света?

Мы покинули «Макдоналдс» следом за спортсменами и чирлидершами, которые их сопровождали. На улице они остановились покурить, и белобрысая девчонка, на которую так таращился Калеб, встала спиной к забору, облокотившись