Она села за приглянувшийся ей столик неподалеку от барной стойки и тут же небрежно махнула рукой, подзывая официантку.

— О моей подлости? Ах ты, сука!

Богдан просто поперхнулся своим шепотом и какое-то время молчал. Наверняка кусает губы, подумала она с удовлетворением. И принялась тут же листать меню.

— Девушка, пожалуйста, вот этот салатик, омлет, пирожное и чайник чая, — скороговоркой сделала Маша заказ. И тут же в трубку: — Тебе заказать что-нибудь, милый?

— Да пошла ты! — взорвался он уже громко.

Видимо, вышел куда-то. В присутствии Игоря Малышко он бы не стал так повышать на нее голос. Отношения Богдана и Маши изначально были для всех тайной.

Богдан так думал…

— В общем, так, дорогой. — Маша расслабленно откинулась в удобном креслице, провела кончиком пальца по столу, было чисто. — Я в супермаркете неподалеку от того места, где когда-то работала и где все еще работаешь ты. Но это ведь всегда можно исправить, не так ли?

— Что ты хочешь?

Все, он смирился. Он по умолчанию принимает ее условия. Оно и понятно, такого места ему уже никогда не найти. Уж Сячин Иван Николаевич постарается, узнай он о скандале. Сделает все, чтобы Богдан Сизов никогда не нашел работы в их городе. Достойной работы.

— Я хочу, чтобы ты сейчас же приехал ко мне. Мы бы вместе позавтракали или пообедали, как угодно считай. И потом вместе пошли бы в отдел, где продается все для новорожденных. И накупили там всего-всего для нашего малыша. Я понятно излагаю?

— Или что?

— Или я звоню Сячину! У тебя… — Маша мысленно проложила его маршрут, сделала поправку на возможные пробки и закончила: — У тебя полчаса, чтобы добраться. Жду!

Он приехал через семнадцать минут, она засекла время. Взволнованный, бледный, немного встрепанный, но от этого не менее привлекательный. Официантки у бара тут же сделали стойку, принявшись стрелять глазенками в его сторону.

Богдан действительно был хорош. Высокий, худощавый, но не дохлый. Гибкий. Сильный. Очень темные волосы уложены в небрежной манере, словно утром, проснувшись, он просто провел по ним пятерней. Высокие скулы, красивый рот, всегда скупо ей улыбавшийся. Черные пронзительные глаза, смотревшие теперь на нее с ненавистью.

Он был одет в офисный костюм темно-синего цвета, светло-синюю рубашку, растянутая петля галстука замерла ниже второй пуговицы. Короткое серое пальто, дорогие ботинки.

Да, Богдан знал толк в одежде. Умел выглядеть. Игорь Малышко вот сколько ни старался, ничего у него не выходило. Он не умел носить дорогую одежду. А Сизову даже и напрягаться не стоило. В нем чувствовался врожденный стиль.

Ребенок мог унаследовать от него все, все, неожиданно посетила ее мысль. Стать таким же красивым, стильным, удачливым. Подавить ее ген беспородной девки.

— Что ты хочешь?

Богдан двинул ногой удобное креслице, сел от нее подальше. Пальто не снял. Пуговицу на пиджаке расстегнул с небрежным изяществом. Вытянул ноги, скрестил их в щиколотках. Пальцы рук сплел на животе, тут же принявшись большими делать круговые движения друг вокруг друга по часовой стрелке. Маша чуть не застонала вслух. Она не знала другого мужчины, который мог бы так вот запросто возбудить ее, ничего при этом совершенно не делая. Ну, просто расстегнул пиджак, просто уселся напротив, просто шевелит пальцами. Но все так гармонично в нем, так естественно.

Может, правда родить от него ребенка? Прекрасным человечком бы получился плод их неожиданных, спонтанных отношений!

— Говори внятно и быстро. У меня совершенно нет времени.

И для наглядности он продемонстрировал ей свое запястье. Где, она точно знала, у него были часы — подарок от невесты. Дорогой подарок от дорогой невесты.

Ладно…

— Сейчас я покормлю себя и твое чадо. — Маша отломила ложечкой кусочек пирожного, положила в рот, зажмурилась. — Вкусно… Не хочешь попробовать?

— Повторяю, у меня мало времени, — прорычал Богдан.

И, упершись пятками в пол, чуть отъехал от нее в креслице, будто боялся подхватить от нее бубонную чуму или еще какую страшную заразу.

— Что тебе нужно конкретно? — спросил он, пока она доедала пирожное. — Предупреждаю сразу: выполнять твои капризы, прихоти, блажь там всякую я не намерен. Говори быстро и четко: сколько тебе нужно денег для того, чтобы избавиться от… плода…

Так и сказал, представьте! Яблоню, гад, нашел!

— Говоришь, я даю тебе денег. Ты все делаешь правильно, и мы больше не знаем друг друга.

И Богдан отвернулся от нее, принявшись нагло глазеть на официанток. Ее это, разумеется, взбесило.

— Я не собираюсь избавляться от ребенка, — с нажимом произнесла она последнее слово.

И пододвинула свое креслице так, чтобы перекрыть его взгляду всякий доступ к барной стойке. Чтобы он смотрел и видел только ее.

— Я собираюсь рожать, милый. А потом я собираюсь подать на алименты. — И Маша нежно погладила свой живот и улыбнулась Богдану — тоже старалась, чтобы нежно вышло. — Если ты, конечно же, не станешь нам помогать добровольно.

— Ты дура совершенная, Машка, да?

Богдан напряг ноги, словно собирался вскочить, и какое-то время молча рассматривал ее, будто видел впервые. А потом рассмеялся. Не ядовито, не горестно, а обычно рассмеялся, как если бы кто-то ломал тут перед ним комедию, а ему было весело.

И ей сделалось нехорошо от этого смеха. И она снова пододвинулась в креслице, чтобы быть к нему еще ближе.

— Чего ржешь, придурок лощеный?! — выпалила она и, дотянувшись, хлестнула его ладошкой по щеке. — По всем судам тебя протащу, понял! Превращу твою жизнь в кошмар! Думаешь, такой умный, да?!

— Я умный. А ты, Машка, дура! — назидательно, как взрослый дядечка, проговорил Богдан, расплел пальцы и ткнул указательным в ту сторону, где сходились ее ноги. — Думаешь, я не знаю, что я там не один побывал, а?

— Ты это о чем?!

Она отшатнулась. И почувствовала, что бледнеет. И, кажется, даже волосы у нее на затылке затрещали от напряжения.

— Я видел, Маша! Я все видел! И тебе меня больше не обмануть. Единственное, на что ты можешь рассчитывать, это на пособие для похода к врачу. Все! И оскорбленную добродетель тут передо мной не надо разыгрывать. Потому что…

— Потому что — что?!

Богдан медленно поднялся, тем же небрежным жестом вдел пуговицу на пиджаке в петлю, сделал шаг назад от столика, за которым Маша завтракала.

Она тоже поднялась, хотя с чего-то накатила дурнота и в глазах потемнело. Но это не от беременности точно. Она ее переносила прекрасно. Это от страха, наверное. Так от него бывает, она знала.

— Потому что — что?! — повторила она вопрос и тряхнула головой, пытаясь избавиться от навязчивой дурноты.