Подойдя к просторной кровати с балдахином и помпезными завитушками, Лала скинула платье, забралась на постель и сцепила руки на коленях.

«Скорей бы все кончилось!.. – шептала она про себя. – Скорей бы!.. А потом… А все равно. Рядом море. Отойти подальше от берега и поплыть, поплыть, на глубину… И лежать на дне. И чтобы солнце было сверху. И все вокруг будет казаться таким зеленым-зеленым. И наступит тишина…»

Шорох и нервные проклятья отвлекли ее от тягостных дум. Бойкий старичок все суетился, стараясь расстегнуть пиджак.

– Скоро ты там? – резко бросила Лала.

– Сейчас!.. эта дурацкая пуговица… – жалостливо воскликнул Мирза-ага. – Помоги расстегнуть, милая.

– Вот еще! – фыркнула Лала. – Сам справишься!

Однако и пиджак, и брюки оказались будто приклеенными.

* * *

С уходом Лалы в зале наступило уныние. Предложение Гришки посмотреть «девочек из гаража» не вызвало восторга. «Рыбник» втихомолку сетовал на нововведения, из-за которых доходы «его» завода показались слишком низкими его же рабочим. Они заявляли, что выгоднее продавать государству всю продукцию, а не воровать. Да и браконьеры опасались выходить в море так нагло, как раньше.

– Жалко девочку, – вздохнул хлебник, дружески хлопнув по плечу Низамова. – С какой развалиной ты ее свел, Исик, – аж с души воротит.

– За такие деньги эта малютка хоть под трамвай ляжет! – бросил Низамов. – Ну, что раскисли, ребятки, может, покернем?

Он старался казаться веселым и невозмутимым, но в душе его кипела досада. Он ругал себя за то, что так легко, а главное, задаром отпустил Лалу, за то, что вообще привез ее сюда, хоть, право же, куда-то ее вывозить было надо. В театры он не ходил, к тому же там могли встретиться знакомые. В ресторан ему вход был заказан, загородные кабачки и притоны унижали его достоинство; а девушка, сидя в одиночестве в двухкомнатной золотой клетке, капризничала и требовала развлечений. Лишь сейчас он осознал, что нынешний аукцион означал окончательный разрыв между ними. Где-то в глубине души жила надежда на то, что он ей все же небезразличен. Да и куда она пойдет без него?.. Но он быстро отогнал от себя дурные мысли. И сказал себе, что к девке этой надо относиться как к вещи, красивой, приятной, хоть немного дорогой, служащей для услады настоящих мужчин, к числу каковых директор Низамов себя, безусловно, причислял.

Предложение сыграть в карты вызвало всеобщее оживление. Гришка моментально подсел поближе и извлек из кармана колоду швейцарских карт, на которых разбитные девицы умудрялись спариваться с любыми представителями животного мира, кроме человека.

– А ну, спрячь свое распаскудие! – распорядился Низамов. – Играть будем нормальными картами. Мальчик, колоду! И сам раздавай, я этому прохвосту не доверяю.

– Обижаешь, начальник! – заулыбался Гришка.

– На все шестерки? – деловито осведомился рыбник, потирая руки.

– На два джокера, красный с черным, – сказал Низамов. – И давайте уговоримся: тэ-тэ больше двадцати двух, а две шестерки – тэ-тэ с половиной.

– Это еще зачем? – удивился Гришка. – Всегда тузы больше считались.

– Перебьешься! – отрезал Низамов. – Итак, у тебя шесть тузов в рукаве.

Он немного ошибся. Тузов у Гришки было не шесть, а три, и не в рукаве, а в колоде, заранее уже должным образом стасованной. И сдавал ее юный Алик, которого по поручению Гришки натаскивал сам Шалва Гоговеридзе, лучший шулер Закавказья, теперь уже в отставке.

– Ход – сотня!

Первоначальную ставку сразу же «затемнили», отгоняя от себя первый ход. Бесшумно полетели карты. Господа затаили дыхание.

Трехкарточный покер, в просторечии именуемый «секой», был их давней, застарелой любовью, памятью о детстве, прошедшем в подворотнях крошечных, вонючих двориков. В нем они постигали азы хитроумия, расчета, холодной выдержки. Три засаленные карты в кулаке и горка мелочи на кону учили будущих бизнесменов правилам той крупной и опасной игры, которую они затеяли с государством. Лишь сека будоражила их кровь, встряхивала нервы, прочие же игры представлялись слишком сложными, заумными. Даже классический покер с его «фулями» и «стритами» был недоступен их скудному воображению.

Вначале карты «не шли», но к третьему кону игра приняла крутой оборот. Ходить выпало Низамову. Он помедлил, будто готовясь сбросить карты, затем; как бы нехотя, положил триста рублей. Остальные добавили столько же. Но Гришка Калбас сразу кинул тысячу. Рыбник сказал «пас» и бросил карты. Дадаш-бала последовал его примеру. Хлебник продержался еще круг, но, переглянувшись с секретарем, вышел из игры. После следующего круга оробел и тот. Теперь друг против друга играли Низамов и Гришка. Остальные с волнением следили за развитием событий. Нервная дрожь пронзила общество, когда Низамов сказал:

– Сто.

– Пятьсот, – ответил Гришка.

– Покажи.

– Я с собой сейф не таскаю.

– А я в долг не играю, – ответил Низамов. – Клади либо карты, либо деньги.

– Деньги у меня есть, – заявил Гришка. – Как только ты выиграешь, я еду домой и привожу их. Кстати, твоих денег я тоже не вижу.

– Мое слово – те же деньги! – рявкнул Низамов. – На меня работает завод и восемь точек! А ты – вольная пташка, сегодня здесь, а завтра – фьюить! Ищи тебя потом по всей Колыме.

– Ты там будешь раньше меня!

– Ах ты, собака!.. – поднялся директор.

– Ты кому фуфло тискаешь?! – взвился Гришка.

– Спокойно, спокойно! – осадили пыл спорщиков их друзья по клубу. – Мы же деловые люди, а криком дела не делаются.

– Он мне не верит! – со слезой в голосе надрывался Гришка. – Да я весь блатной мир в кулаке держу! У меня ж, век воли не видать, две таможни в руках! Заграничный рынок! Мне солидные бизнесмены, не чета вам, миллионы долларов доверяют! А какой-то там вшивый галантерейщик…

– Миллион! – гаркнул Низамов. – Миллион на кону!

– Ответил! – в запальчивости крикнул Гришка.

– Три!

– Ответил – и валютчик положил на гору перстень с бриллиантом чистейшей воды. – Это залог.

– Это залог за первый миллион. А за остальные? Пиши расписку!

– Черт с тобой, но и ты пиши!

Оба быстро написали расписки, обменялись ими и вновь уставились друг на друга.

– На кону десять миллионов семьсот тысяч! – объявил Дадаш-бала.

– Может откроешься? – предложил Гришка, хитро сверкнув глазами.

– Только после вас, – галантно улыбнулся Низамов.

Все притихли. Теперь уже никто не сомневался, что им выпала редкая удача видеть борьбу трех шестерок против трех тузов, редчайшее сочетание, которое завершается крахом одного и баснословным обогащением другого игрока. Шестерки должны были проиграть. Но кому они выпали?