Второй причиной стресса и вызванной им бессонницы стали для Андрея Петровича сами заказчики. Сотрудники последних порой поверхностно изучали пользовательскую документацию, выполняли неверные действия, приводящие к ошибочным результатам, постоянно требовали выезда специалистов и проведения консалтинга и дополнительного обучения за счет компании-поставщика. Поскольку в рыночной экономике повсеместно действовал универсальный принцип «покупатель всегда прав», то спорить и настаивать на изменении подходов было бесполезно. Белугин и не спорил, но однажды не выдержал, сорвался и поругался всерьез с молодым и самоуверенным айтишником. Тот пожаловался своему начальнику, а он пригрозил руководителю «Гортроники» сменой разработчика.

Этот производственный конфликт плохо закончился для Андрея Петровича. Разъяренный Горелов полчаса орал на него, не выбирая выражений, забыв об общем научном прошлом, а в конце разговора заявил с сарказмом:

— К моему большому сожалению, всему на свете приходит конец. Вы много чего хорошего успели сделать для компании, но дальше будете служить тормозом, препятствием для нашего роста. Увы, Андрей Петрович, вы превратились в типичного «сбитого летчика». Нам придется расстаться, вы получите двухмесячную зарплату и выходное пособие в размере оклада. Всего доброго и успехов на новом месте!

…Эти слова вспомнились Белугину после звонка на кафедру некоего частного детектива, попросившего о встрече в связи с трагической гибелью Горелова. Андрей Петрович не понял, чем может быть полезен в этой связи, но согласился. Приехавший в университетский городок Сошников увидел перед собой сутулого угрюмого блондина в очках, не слишком расположенного к длительному общению. Сергей Леонидович пообещал не отрывать его надолго от учебного процесса.

Они медленно шли по тополиной аллее, ведущей от центрального входа в главный корпус к автобусной остановке на проспекте Восстания.

— Спрашивайте, — сказал Белугин с хмурым видом, — хотя вряд ли я смогу сообщить вам что-то интересное.

— Как бы вы охарактеризовали внутренний климат в компании «Гортроника»?

— Не хуже и не лучше, чем в других научно-технических коллективах. Начинали с нуля, с убогого помещения, работали по четырнадцать часов в сутки в нарушение всех требований КЗоТа. Многое держалось на энтузиазме покойного Павла Валентиновича, он и сам являлся трудоголиком, и от других требовал максимальной самоотдачи. Я, например, никогда не отказывался продолжить разработку и отладку в выходные или праздничные дни. Как-то раз, поздней осенью, простудился и лежал дома с высокой температурой, приехал Горелов и попросил подготовить руководство пользователя как можно скорее, сроки поджимали. Надо — значит, надо, выпил аспирин и сел за компьютер, а как же иначе? Павел умел убеждать, да и сам вкалывал по полной программе. Тогда мы ценили друг друга.

— А его друзья и партнеры?

— С Павленко мне комфортно было взаимодействовать, Кротов держался высокомерно.

— Эти трое боссов ладили между собой?

— Внешне — да, но деталей я не знаю, а к сплетням не привык прислушиваться. И вообще, не хочу обсуждать других, своих проблем хватает.

— Хорошо, мне ваша позиция понятна. Скажите, почему вас уволили?

— А какое это имеет отношение к смерти Горелова и расследованию, о котором вы мне рассказали по телефону?

— Говорят, вы ушли не по-хорошему?

Белугин ответил с нескрываемой злостью:

— Да, если хотите знать — он меня вышвырнул пинком, как нашкодившего пса. Не приняв во внимание былую дружбу, былые совместные исследования. Понимаете, я, может быть, и погорячился, сорвался, но нельзя же так поступать с людьми! Павел очень изменился после того, как стал преуспевающим дельцом, появились у него вальяжность, пренебрежительность к старым знакомым, далеким от финансовых потоков. И еще — любая критика воспринималась как личное оскорбление, существовало только одно правильное мнение — генерального директора. Или ты его разделял, или — «до свидания, незаменимых в этой компании нет, кроме меня, Павла Валентиновича Горелова». Я цитирую практически дословно.

— Похоже, он вас сильно обидел, — заметил Сошников.

— Да не в обиде дело, я уж как-нибудь смирил бы чувство собственного достоинства. Но Горелов отправил меня на улицу, прекрасно понимая, что после сорока лет мало-мальски приличное по зарплате место найти крайне сложно, а у меня в тот момент ситуация — дети-студенты, жену сократили, она уже год стоит на бирже труда без особых шансов. Долго перебивался репетиторством, но это так, чтобы на хлеб и воду хватало. В школу идти я боюсь, не справлюсь с нынешними старшеклассниками, да и педагогического образования нет. Потом повезло, появилась вакансия старшего преподавателя на мехмате. Хотя, признаться, стыдно мне было возвращаться, как блудному сыну.

Белугин замолчал, полез в карман плаща и вытащил пузырек с миниатюрными белыми таблетками, положил одну из них под язык. Сошникову стало совестно, он извинился, что заставил своими вопросами так взволноваться собеседника, но Андрей Петрович произнес уже спокойным голосом:

— Ничего, все в порядке, я что-то разволновался, а ведь все в прошлом, и Паши нет уже в живых, Царство ему Небесное.

— Пожалуй, мне пора закругляться, извините, что потревожил вас.

— Да нет, почему же. Вас ведь интересует, конечно, мог ли я мстить Горелову, ведь в бульварной прессе появилась информация, ничем не подтвержденная, что его убили. Так вот, вы можете мне не верить, конечно, но я Павла Валентиновича не убивал и убийство его не организовывал, однако, скажу честно, и слишком печалиться по этому поводу не собираюсь. Это судьба, Горелов, на мой взгляд, перешел черту, которая отделяет нормального человека от холодного и расчетливого гуманоида. Его дед и отец были другими, настоящими интеллигентами, а значит, сочувствующими чужой беде. Но смерть стерла все наши ссоры, постараюсь забыть плохое и помнить только хорошее.

Они расстались, крепко пожав руки друг другу. Садясь за руль, Сошников подумал, что он очень не хотел бы, чтобы Белугин оказался преступником. Но кто знает, что у него на душе на самом деле. Как ни отрицал Андрей Петрович, а обида жила в его сердце после увольнения, тем более что оно едва не оставило семью Белугиных без средств к существованию. Но, с другой стороны, обошлось ведь, вернулся ученый на мехмат, продолжил преподавать. Обида — это не жгучая ненависть, подталкивающая к криминальным действиям. Не похоже, что Белугин мог бы выслеживать бывшего ученика и друга, готовить покушение на него. И никакой материальной или иной выгоды от смерти Горелова он не получил. В отличие от других подозреваемых.

Письмо в конверте без обратного адреса, брошенное кем-то в почтовый ящик и адресованное начальнику криминальной полиции города, после вскрытия и прочтения оказалось на столе майора Сергеева. Он прочитал его дважды, пытаясь понять, что делать дальше. Текст был лаконичен и отпечатан либо на принтере, либо на печатной машинке, искать в миллионном Южнограде по особенностям шрифта отправителя представлялось нереальным. Содержание заключалось всего в нескольких предложениях, типичных для такого рода корреспонденции: