Адальберт почти месяц не покидал княжьего двора, опасаясь за свою жизнь. Он и его спутники получали хорошую еду, за ними доглядывали, словно за первыми боярами Киева. Но и только! Огороженная высоким забором территория все больше и больше начинала напоминать италийцам узилище. Попытки епископа встретиться и поговорить с великой княгиней не увенчались успехом: Ольга покинула Киев и постоянно жила в Вышгороде. Среди католиков начались роптания.

– Сидя за воротами, язычников мы не образумим! Что ты скажешь императору, Адальберт, когда вернешься обратно? Что разучился нести грешникам слово Божие? – более всех неистово кричал Клодий, обиженный тем, что выбор Оттона и папы Иоанна ХII пал на германца, а не на него, кровного римлянина. Давно жаждавший выдвинуться в рядах великого императора Священной Римской империи, Клодий посчитал, что настал его час. Все спутники позже подтвердят, что Адальберт отсиживался за юбкой русской архонтессы, тогда как он, Клодий, денно и нощно нес слово Божие в толпы славян-дикарей!

– Я не могу переступить через запрет княгини Елены! – пытался было оправдываться новоявленный епископ. – Это не венды, и за моей спиной нет ни одного закованного в железо воина. Встречусь с княгиней, потребую у нее хорошей защиты от сына, и тогда мы все пойдем на улицы!

– Это слова труса! Я верю в помощь Христа и сегодня же направлюсь беседовать с киевлянами. Те, кто не хочет выглядеть в глазах императора трусами, – за мной!!

Клодий действительно после сытного обеда не лег почивать, как Адальберт, а смело направился в район обитания киевских ремесленников Подол. С ним увязались лишь трое. Вылазка не была успешной: люди на улицах вначале начинали молча слушать проповеди католика, затем с усмешкой взирали на него и так же молча уходили прочь или просто поворачивались спиной, продолжая заниматься своим делом. В одном месте какая-то простолюдинка окатила их из помойного ведра, словно бы выплескивая нечистоты за ворота на улицу. Тем не менее Клодий вернулся обратно с торжествующим лицом, запретив спутникам говорить об истинном положении дел.

Такие выходы в город сделались ежедневными, все больше посланцев германского императора стали принимать в них участие. Иногда завязывались беседы, сутью которых было одно: а чем бог италийцев лучше, чем старые любимые боги славян? Не покарает ли Перун отступников от веры? Почему в одного и того же бога греки и италийцы верят по-разному? Отчего великая княгиня крестилась в Константинополе, но проповедников оттуда не пригласила? И многое, многое другое, повергавшее Клодия в удивление: славяне оказались не темными лесными жителями, но вполне умными и знающими людьми!

– Нужно показать всему Киеву, что их дубовые идолы бессильны перед силой истинного учения! – после нескольких недель бесплодного посещения улиц стольного града заявил Адальберту Клодий. – Идем, отслужим службу на капище! Тогда Киев быстро станет нашим! Завтра же идем!!

Посланник императора Оттона обреченно обвел своих спутников взором. Те уже все были на улицах, уверовали в пустоту угроз Святослава. Клодий явно пытался оттеснить его, русского епископа, на задний план. Если русы начнут массово принимать новую веру, это будет названо его, Клодия, заслугой!!

– Хорошо! – глухо вымолвил Адальберт. – Выходим завтра рано утром, пока город спит. Служить будем короткую службу.

Неизвестно, как вызнал Святослав про намерения католиков. Может, кто-то прослушивал их беседы в горницах, может, кто-то из латинян имел мзду от князя и сообщал все важные новости. Уже к полночи весть о том, что незваные гости хотят кощунствовать внутри священной городьбы на святой горе, достигла и ушей главного жреца Любомира, и многих горожан. А потому, когда епископ со своими слугами, распевая молитвы, начали подниматься к капищу, их окружила плотная толпа во главе со жрецами. Святослав и три десятка вооруженных воев наблюдали за разворачивавшимся действом со стороны.

– Когда начнется, вытащи этого ряженого петуха, – приказал князь одному из десятников, указывая на Адальберта. – Ни к чему нам с императором крепко ссориться, матери его отвезу.

– А остальные?

Губы Святослава сжались в презрительной усмешке.

– По учению христиан мученики за веру улетают на небеса и становятся святыми. Не будем им мешать…

Тем временем кольцо вокруг латинян замкнулось. Они сбились в кучу, подобно баранам, и что-то пытались кричать, но гомон толпы заглушал все звуки. Любомир на горе поднял посох.

– Давай! А то опоздаешь, – подтолкнул князь десятника.

Посох пал на землю. Рев горожан усилился, внутрь круга полетели камни, дубины, комья земли. Прикрываясь большими красными щитами, ратники расшвыряли живую стену, схватили уже окровавленного Адальберта и потащили прочь. Клодий попытался прошмыгнуть следом, но чья-то длинная суковатая палка пала на его обритый затылок и сбила одетого в длинную черную сутану человека с ног. Беспощадный самосуд вспыхнул с новой силой…

…Ольга одарила несостоявшегося русского епископа подарками, выделила слуг и охрану до границ с Польшей и вручила письмо императору Оттону, в котором с сожалением признала, что Русь еще не готова к общему крещению. Осознание окончательного поражения в борьбе с собственным сыном и внезапно напавшая лихорадка лишили ее сил. Три недели пролежала княгиня в кровати, навещаемая то духовником Григорием, то искусными лекарями-ведунами. Желание выздороветь и вновь встать над Киевом заставило крещеную Елену принимать лекарства из их рук. Святослав навещал мать ежедневно, был внимателен и нежен. Казалось, мир между ними был окончательно восстановлен. Но умная женщина хорошо знала цену этого мира.

– Созывай вече, – спокойно велела мать, когда почувствовала, что телесные и душевные силы вернулись к ней вновь. – Я передам тебе великое княжение, как условливались.

Сын обнял ее, поцеловал в висок и прошептал:

– Спасибо! Все, что было обещано тебе, я выполню тоже.

Прошло неполных два года. Весеннее тепло щедро растеклось по долинам рек, холмам, дубравам, лугам и полям, пробуждая новую жизнь и будя в душах людей неизбывное томление любви, жизнедеятельности, стремления свершить что-то новое, проснуться от долгой зимней ленивой спячки. Обычно смерды в это время готовили вспашку и сев, бортники уходили в леса и проверяли сохранность пчелиных семей, рыбаки растягивали в просветлевшей после паводка воде длинные уловистые сети. Но в этот год душевные порывы простых мужиков получили еще один выход.

Прямо напротив Киева на низком левом берегу вот уже которую седьмицу гомонил и дымил кострами громадный воинский лагерь. Несколько тысяч ратных стеклись из разных земель, чтобы слиться в один мощный боевой кулак. Пришли со своими дружинами древлянин Сфенкель, северяне Волк и Ятвяг, новгородец Икмор, поменявший фьорды Скандинавии на сопки чуди викинг Свен. Отдельный станом расположился со своей варяжской дружиной Свенельд. Сотни ладей смолились на береговой верфи или уже качались в затонах и заводях. Великий князь собирался в неведомый никому поход и приглашал всех желающих вливаться в его рать, обещая воинскую справу и справедливую долю добычи из той, что будет снесена для общего дележа после удачного штурма или победной сечи. И призыв тот не остался неуслышанным. Несколько сот молодых неженатых парней, чье сердце еще не привязали к себе семья и хозяйство, надевали зипун, подвязывали новые лапти, клали в мешок еще одни, заматывали в чистую холстину каравай хлеба да кус соленого или подкопченного мяса и просили на перевозе доставить их к шумному становищу. Там они попадали под команду крепкого бородатого десятника, получали меч, щит и копье, обливались потом на занятиях в поле, хлебали из общего котла мясную либо рыбную уху и укладывались спать у потрескивающего жаркого костра, чтобы присоединить свое сладкое посапывание к мощному храпу немолодых воев.