— Я слышал, у вас тут люди в окрестностях гибнут. — Мельник разлил по рюмкам остатки коньяка. — Это к вопросу об охране и спасателях.

— Что значит — гибнут? — подозрительно прищурил глаза Обуховский.

— Тонут. Несколько утопленников за последний месяц. Будто порчу кто навел…

— Это кто тебе сказал?

— О чем? Об утопленниках?

— О «порче».

— А разве нет?

— Слушай, не смотри на меня такими глазами. Рыбаки тонут каждый год, потому что рыба им до одного места. Выбираются из дома, чтобы водки нажраться и проспаться где-то под кустом. Потом рыбы где-то прикупят, поскольку заначки от жен уже сделаны ради такого дела, и прутся домой. Вот тебе и вся «порча». Ты для чего это спросил?

— Потому что услышал. Я все-таки в ментуре работал. И раз меня охранником нанимают, решил заранее расспросить об оперативной обстановке. Кого и от кого здесь можно охранять. В сельмаге спросил, когда сюда ехал. Мне и говорят — четыре трупа на «Метеоре». Топится народ.

— В церкви еще поспрашивай, — буркнул Обуховский. — Тамошний батюшка двоих отпевал, это правда. Только не у меня на территории они утонули. Говорю же тебе — рыбу ловили в Тихом затоне. Может, нарвались…

Мельник почувствовал — собеседник хочет сказать ему что-то важное. Но наперед закинул удочку, проверяя клев, как настоящий рыбак. Ему интересно, проглотит ли Мельник наживку.

Придется глотать.

— То есть как — нарвались?

— Рыбу ловишь?

— Некогда.

— Оно и видно. Я тебе сейчас кое-что скажу. Только ты полицейские свои штучки спрячь в карман и просто слушай, без выводов. Потому что на самом деле это происходит не первый десяток лет. Правда, только последние лет пять-шесть злостно стало, до того времени — без фанатизма.

— Ты о чем?

— Сети и «экраны» формально считаются браконьерством. Слышал об этом? — Мельник кивнул. — Но на удочку или спиннинг по-прежнему только рыболовы-спортсмены ловят. Остальные браконьерствуют. Одни сетку поставят, а другие, такие же точно, на эти сетки охотятся и их вычищают. Вот эта босота давно и негласно поделила территорию. Это как у вас в городе бомжи мусорники разделили — кому откуда бутылки собирать.

— Понятно, не надо лишних объяснений.

— Ага. Значит, если кто на чужую территорию залезет, могут поймать и так по голове настучать, что даже проломится.

— И до смертельных случаев доходило?

— Никогда не слышал о таком. За рыбу здесь никто никогда не убивал. Лодки пробивали — это было. Значит, плывет чужак на лодке, ему раз — ножом борт прокололи и двинулись себе дальше. Чужак сам должен выплывать. Такие законы наших джунглей.

— Вот как, значит… А если, скажем, человек тонуть начнет?

Обуховский допил свой коньяк, отхрустел сразу половину огурца, тщательно его прожевал.

— Я тебе так скажу, бывший ты мент. Действительно, четыре тела в прошлом месяце из воды выловили. Двоих из них я хорошо знал — Ваську Мироненко и Гришку Коцюбу. Оба из Козубов. — Он мотнул головой куда-то назад. — Это как раз те, которые любят время от времени чужую рыбку потрясти. Причем, знаешь, считают Десну своей, потому что все остальные приезжают и их рыбу вылавливают. Мироненко — тот вообще из этого целую философию развел, насколько может философствовать колхозный тракторист. Больше ничего не могу тебе сказать, чтобы успокоить.

— Криминала, говоришь, нет?

— Криминал кругом есть. — Обуховский многозначительно поднял палец вверх. — Только он разный бывает. Скажем, дам я тебе сейчас по морде. Статья?

— За что?

— Не имеет значения. Ты скажи — статья?

— Если я заявление накатаю и в полицию отнесу — статья.

— Видишь. А если ты вместо того, чтобы заявление нести, меня по морде отоваришь, мы выпьем мировую и разойдемся — будет статья?

— Нет, конечно.

— Но криминал во всем этом остается?

— Вроде да.

— Ну, я тебе все сказал. А если тебе в сельмаге про какую-то нечистую силу говорили, так ты слушай больше. Нет, не так, — Обуховский снова мотнул головой, — хочешь больше слушать об этом — в сельмаг не ходи. Живет в Козубах дядя Иван. К нему постоянно какие-то журналисты приезжают, он им байки рассказывает. Когда-то учителем в козубской школе работал, теперь на пенсии. Причем уже давно. Сколько ему лет — не знаю, он не меняется. Интересный дядька.

— А сам ты что думаешь обо всем этом?

— Ничего не думаю. Как в том кино говорили, о Глебе Жеглове: не ищи черного кота там, где его нет. Мы выпили, потрындели и разошлись.

— Тонкий намек понял. — Мельник выпил, захватил с собой помидорчик на дорожку с молчаливого согласия хозяина, махнул рукой и вышел в звездную ночь.

Его сразу обсели комары, поэтому пришлось бежать до своего домика трусцой. Отмахиваясь, Виталий буквально ловил надоедливых кусачих насекомых горстями. Вокруг все спали, только со стороны «Авроры» доносилась музыка, и на террасе трехместного домика напротив его бунгало стояла в свете окна фигура. Похоже, женская.

Почему ей не спится?

То ли показалось, то ли женщина кивнула ему. Видимо, показалось — в голове немного шумело от выпитого. А даже если кивнула — почему бы и нет?

Соседка все же.

Проснулся Мельник будто бы от какого-то сильного толчка.

Сразу сел, скрипнув продавленной за десятилетия использования панцирной сеткой, тряхнул головой. Он не мог понять, что именно заставило его проснуться. За окном серело утро. Прищурившись, посмотрел на циферблат часов, близко поднеся руку к глазам.

Ничего себе — пять десять утра.

Вдруг по телу словно ток прошел, а в голове будто провода закоротило. Утром, примерно в такое же время, охотники на свою или чужую рыбу обычно выходят на промысел. Эта информация, подкрепленная из нескольких источников, подсознательно отложилась в голове и теперь, очевидно, сработала.

Собственно, он знал кое-каких рыбаков, которые точно должны спустить утром лодки на воду.

Запрыгнув в спортивные штаны и надев зеленую брезентовую штормовку, Мельник сунул ноги в кроссовки, секунду поколебавшись, положил пистолет в карман куртки, открыл дверь и выскользнул в утреннюю прохладу.

Вокруг все спало. Впереди, над водой, стелился густой туман. Двигаясь осторожно, Мельник прошел к выходу на пляж, там пригнулся и одним прыжком перескочил в густой ивняк возле проволочной ограды. За кустами он присел, а потом и залег. Поскольку увидел уже знакомых ему пацанов, которые возились на берегу. Их почему-то было трое, зато лодок — целых две. Одна обычная, невзрачная, зато вторая — та самая, примечательная. Двое как раз спустили ее на воду, а третий, вернувшись к прибрежным кустам, крикнул: