Вместо этого ее назвали Дороти Сомс.

6

Беготня

У меня не было мысленного образа моей матери. Я не помнила цвет ее волос, была ли она пухлой или худощавой, как разбегались морщинки возле ее глаз, когда она улыбалась – если она вообще улыбалась. В раннем детстве мой мозг был пористой губкой, готовой впитывать даже малейшие крупицы информации о ней. Мимолетного замечания было бы достаточно, чтобы пленить мое воображение. Но эта тема находилась под запретом. Моя мать никогда не говорила о себе. Не было фотографий на каминной полке или историй за ужином. Я даже не знала, как ее зовут.

Разбирая архивные документы и читая письма Лены, я испытывала растущее ощущение родства. Она совершила одно из величайших общественных правонарушений: родила ребенка вне брака. Но при этом она пошла против еще более мощной общественной нормы – она отказалась от своей плоти и крови и оставила своего ребенка в руках у незнакомцев. В наших библиотеках полно книг, где превозносят женщин, которые идут на жертвы ради своих детей, и осуждают тех, кто не делает этого. Картины на стенах величайших музеев обожествляют мать как неземную и священную фигуру, чья любовь служит залогом преображения и искупления. В этом заключается недвусмысленный урок истории: нет ничего более святого, чем связь между матерью и ее ребенком.

Лена отказалась от материнства, однако я не осуждала ее. Она была изгнана своей семьей и не имела доступа к государственным средствам для матерей, чьи мужья умерли и бросили их. Если бы она удержала ребенка при себе, ее ожидала бы тягостная и позорная жизнь.

Мое собственное решение разорвать священную связь между матерью и ребенком, игнорировать и отвергать мою мать во имя самосохранения казалось почти детским капризом по сравнению с этим. Хотя моя семья была не особенно религиозной, одна библейская цитата то и дело повторялась у меня в голове с тех пор, как я отдалилась от матери:

Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

Это была не просто цитата из Библии. Это была одна из Десяти заповедей, имевшая такое же значение, как запреты на ложь, супружескую измену и убийство.

Будучи дочерью, я должна была чтить женщину, которая привела меня в этот мир. В конце концов, она выполнила свою часть сделки, связанной с материнскими обязанностями. Она выносила меня, она вырастила меня, ни разу не подняв руку на свою дочь, она кормила меня и каждый вечер укладывала в постель.

Со своей стороны, я избегала ее, как только могла.

Я никогда не прерывала всей связи, и мы не были чужими в обычном смысле этого слова. Но с таким же успехом мы могли бы быть чужими людьми; когда я наконец ушла, то остановилась только через четыре тысячи миль.

Я временно работала в финансовой фирме в Сан-Франциско вскоре после окончания колледжа, когда встретилась с другом, который упомянул о своих планах переезда в Японию. Он дал мне название компании, нанимавшей американцев для обучения английскому языку школьников и бизнесменов. Менее чем через месяц я прибыла в токийский международный аэропорт Нарита.

Мой новый работодатель выделил мне маленькую квартиру в городке Косукабе к северу от Токио. Я была моментально очарована необыкновенной японской культурой – ее доселе невиданными зрелищами, запахами и вкусами. Даже поход в супермаркет был приключением. Я бродила вдоль полок и торговых островков, изучая ряды консервов, украшенные шрифтом кандзи и незнакомыми картинками. Фрукты и овощи в продуктовом отделе были непонятными и удивительными, а тяжелые мешки риса по пятьдесят фунтов или больше представляли непреодолимую инженерную задачу для возвращения домой на велосипеде. (Я решила эту задачу, когда узнала о пятифунтовых мешках риса, которые продавались на минимаркетах[23].) Я смело пробовала уличную еду, о которой раньше не слышала, – donburi[24], zaru soba[25], снеки с кунжутом и крошечными сушеными рыбками или natto – тягучие ферментированные соевые бобы, которые даже у японцев считались своеобразным блюдом для любителей. Когда я не занималась преподаванием, то изучала окрестности Токио. По вечерам я ложилась спать под завывания развозчика якисобы, колесившего по улицам и продававшего традиционную жареную пшеничную лапшу под острым соусом пьяным «бюджетникам».

Я ела рис и сушеную рыбу на завтрак, училась читать и говорить по-японски (хотя бы для повседневного общения) и через несколько недель уже могла ориентироваться в сложной системе местного общественного транспорта не хуже местных жителей. Дом находился в тысячах миль от меня, и я почти не думала о нем. Дело было в конце 1980-х годов, и тогда не существовало электронной почты для постоянной связи с семьей. Телефон в моей крошечной квартире не принимал международные звонки. Моя связь с родителями ограничивалась редкими письмами, что вполне устраивало меня.

Через год, когда я вернулась в Соединенные Штаты, привезла с собой ценный урок. Уровень моего довольства возрастал по экспоненте вместе с количеством миль, разделявших меня с матерью. Я не испытала ощущения вины при этом открытии; это придет потом. Я лишь знала, что чем дальше, тем… лучше.

Потом, чтобы закрепить достигнутое, я двинулась дальше.

Следующий рейс доставил меня в Вашингтон для работы по гранту Национальной федерации по охране диких животных. Каждый день я входила в холлы Капитолия и оставляла письма для штатных помощников конгрессменов или делала заметки на слушаниях о законодательных процедурах по охране окружающей среды. Правозащитный опыт рядом с центрами власти воспламенял мою душу, и я сделала следующий логичный шаг: подала документы в юридический колледж. Хотя меня были готовы принять в калифорнийских университетах, я выбрала Университет Дьюка в Северной Каролине, удобно расположенный подальше от моей семьи. Неустанные уроки моей матери окупились в ходе этого жесткого трехлетнего опыта. Упорная работа давалась мне без труда. Меня выбрали для обзора судебной практики, а после защиты с отличием я получила престижную должность помощницы федерального судьи в Нэшвилле, штат Теннесси.

По окончании стажировки мне предложили работу в одной из старейших и наиболее известных юридических фирм американского Юга. Я отказалась ради низкооплачиваемой работы в Атланте, где начала карьеру адвоката по защите окружающей среды. Я проезжала через городки в сельской Джорджии, брала пробы воды из колодцев и ручьев рядом с заводами и фабриками, плавала на каноэ по торфяным болотам в