Задал еще один злободневный вопрос: - а остальные две армии Можайской линии обороны в группу не войдут? Логично ведь!

- Хм, - хмыкнул Романов, - логично – это когда думаешь головой, а не эмоциями. Только товарищ Жуков, к сожалению, сейчас сильно рвет и мечет. Думаю, с такой просьбой он сразу откажет, прямо с порога. Мы ему совсем не законное дите, а даже лютый соперник. А звонить надо!

- Да уж! - содрогнулся начальник штаба, - он и порвет ненароком, и ничего ему не сделаешь. Зол товарищ генерал армии.

Они уже встретились с ним однажды. Командующий Западным фронтом генерал армии Г.К. Жуков прибыл в штаб группы практически с самим командующим группой бригадным комиссаром С.А. Романовым-Советским.

Г.К. Жуков военным был талантливым, это безусловно. Но и характер у него был очень тяжелым, что неоднократно отзывалось на его подчиненных. А самозваная группа ему и так не нравилась. Зачем здесь группа, когда есть фронт?

Командующий и как человек подозревал, что Сталин готовил своего любимца на его место. А то что великий князь любимец у Хозяина, твердо верили все советские граждане. Так вот, он немного пробудет командующим группой. И как только он отличится в своей должности или Г.К. Жуков где-нибудь ошибется, то бригадный комиссар займет его место.

Не понимал он это воинское формирование и как полководец. Ведь уже получили нехороший урок, когда немцы легко пронзили мешанину армий из двух фронтов (Западного и Резервного). И зачем повторять?

Поэтому в штабе Жуков был зол и груб, а в чем-то хамоват. Военные, как младшие по званию, в том числе и полковник Михайлов, все это молча проглотили. Субординация и дисциплина! Как говорится, ты начальник, я дурак. Я начальник, ты дурак. Пока начальником был Жуков.

Один только человек воспротивился. И как командующий, и как любимец Хозяина. Да и вообще как штатский человек. Ведь хотя и звание у него было военно-политическое, то есть вроде бы частично он относился к армии, но военную карьеру совсем не испытывал и портянки не нюхал.

Г..К. Жуков генерал армии был крутой, пулям не кланялся, с Хозяином почти спорил (правда, по мелочам, иначе бы его И.В. Сталин в пыль стер). Но тут и он был пас. Открыто выступить против Хозяина означало поставить крест не только на карьере, но и на жизни.

И разговор двух командующих очень походил на поединок двух альфа-псов – рычали, зубы показывали, когти выпускали, но драться не пожелали. Проиграешь еще, а так не напрямую соперник ведь?

И вот бригадный комиссар решил позвонить в штаб фронта. До сих пор второго разговора напрямую у них не было, встретились на людях вначале пусть не вежливо, но, по крайне мере, почти нейтрально. А то ведь узнает Хозяин о ссоре двух военных в такой тяжелый для страны (и для него) час, быстро помирит и станут они гостями соседних камер.

Попаданец, правда, вначале был стойко вежлив. Все-таки имидж великого полководца Второй Мировой войны, спасителя Родины довлел порядочно. Но, в конце концов, он по человечески психанул и в открытую заявил, что на его место никогда не стремился, и в армии только на время войны. И если некоторые д….бы тратят себе нервы, то и черт с ним.

Едва не подрались, у попаданца хоть гордость бы появилась – кто синяки наставил – сам Г.К. Жуков, величайший полководец! Но ругань (лай) был прилюдный и штабисты придержали, не столько растаскивая, сколько прикрывая телами. Ну и, конечно, языки распустили настолько резво (по долгу службы?), что попаданцу по «ВЧ» позвонил сам И.В. Сталин.

И вот позвонил в штаб фронта. Вначале, разумеется, ответил какой-то штабной командир, но потом его быстро пропустили к командующему. Тот сегодня был подозрительно вежлив, не сквернословил, не перебивал, чего попаданец в тайне боялся.

В конце дал вердикт:

- Товарищ бригадный комиссар! Вы уже настолько проявили себя, как полководец, что я уже корю за несдержанность. Что же предстоящей операции и объединения армий Можайского рубежа обороны под единым командованием, то я принципиально ЗА. Но решить это может только товарищ Сталин. Звоните ему!

Вот же ж, подумать только. И это превозмог себя и стал вежливым. Ха! А он думал, они постоянно ругаться будут. Так нет же, как взрослый мужчина взорвался, потом понял, что ошибся и все! А ты что думал, война же!

Позвонил самому Хозяину. Тот был не то, что веселым, но и не мрачным. Так нормальное настроение. Едва услышал об операции, тут же приказал:

- Стоп, по телефону больше ни полслова. Сообщите Жукову и приезжайте в Кремль оба. Понятно? Здесь и поговорим.

И положил трубку. Эх, а он хотел поспорить. С точки зрения попаданца, И.В. Сталин зря так не доверял телефонам. Нет, конечно, могут подслушать, но ведь не все и не везде. А линия «ВЧ» всегда охраняется, попробуй, пролезь.

Ну что теперь? Раз Хозяин не захотел слушать – поедем! Есть другие инсинуации? Кстати, хоть приехали мы в одинаковое время, но ехали в разных автомобилях и разными путями.

Это уже Г.К. Жуков предлагал, и не со злости, а, наоборот, по доброте душевной. Как оказалось, И.В. Сталин очень подозрительно смотрит на сближение высокопоставленных военных или чиновников. А вот вражду приветствует. В определенных рамках, конечно. Но приезд двух командующих (фронта и группы) в одном автомобиле непременно обязательно вызовет косые взгляды Хозяина. Фу-фу-фу!

А так они с разницей часа в полтора приехали и выгрузились в приемной А.Н. Поскребышева. Сергей Александрович раньше, Г.К. Жуков позже, практически опоздал.

Но опять же, без всякого умысла со стороны последнего. Ему просто не повезло – одно колесо пробило, шоферу, а потом уже и командующему пришлось торопливо менять с надеждой все же не опоздать.

Впрочем, они не скучали, даже более того. Великий князь Сергей Александрович попал в непривычную роль успешного композитора, а вот И.В. Сталин – привычную роль важного зрителя – мецената.

Самое главное, попаданец не всегда успешно отбивался от собственно совести. Оно это самое чувство, атаковало напропалую. И чем больше внешне Вождь хвалил композитора, тьфу ты, командующего группы, чем больше грызла изнутри совесть. Не его эта песня! И стихи Лебедева-Кумачева и музыка чья-то (Романов так и не разобрался в XXI веке чья).

Он так и сидел в кремлевском кабинете – красный и смущенный, к удовольствию И.В. Сталина. Такого композитора и поэта он еще не видел,