жителей тех земель, по коим он проезжает; разные уезды доставляют все для его содержания в зачет в казну из их податей.

Прибыль знатная бывает для земель, чрез которые проезжают министры христианские; ибо где надобно издержать рубль, там прибавляют другой, для пристава, а он дает в четырех расписки, которые и зачитают как бы действительно заплаченные.

Достойно примечания, с какою тихостью, учтивостию и осторожностию комиссары или визирь-аги обходятся с турками на пути; но как скоро приедут к болгарам, то непременно принужден посол вступиться, дабы они с ними с жестокостью, насилием и бесчеловечием не поступали Видя таковые ласковые поступки, которые послу оказываются со вступления его в султанские земли, должно, бы надеяться, что оные не только продолжаться будут, нечто посол еще иметь будет прием и пребывание приятнейшее в самой столице, по прибытии куда визирь посылает его поздравить, и посещают его, льстят и ласкают ему великое множество греков, армян и жидов, старающихся оказывать ему почтение и благоугождение самым подлейшим[71] образом.

Начало выезда бывает на аудиенцию к визирю, с которым садятся они оба, визирь в углу Палаты на софе, а посол напротив его на табурете. Свидание сие состоит как с одной, так и с другой стороны во взаимных учтивостях без упущения древней и никогда не переменяемой речи; ибо визирь всегда говорит послу: «Сколь долго государь его будет сохранять союз с турецким народом, столь долго и султан, его государь, тому будет равным образом соответствовать, свято наблюдая закон дружбы». После сего в знак чести надевают на него кафтан, подносят конфекты, кофе, шербет и окуривают благовонием; когда же возвращается, тогда слышно бывает рукоплескание и свист, в чем его и провождают до самых дверей переднего покоя два чиновника, один с правой, а другой с левой стороны, и всячески стараются, когда он дойдет до средины покоя, чтоб его заставить поклониться визирю, который не встает со своей софы; министр простодушный может быть обманут, но осторожный и кичливый заставляет идти своих провожатых, отнюдь назад не оборачиваясь и нимало не примечая того, что там происходит.

Сие, однако[72] же, ныне отменено по убеждению некоторого посла, который почел таковое унижение за великую себе обиду.

Сколько ни тягостен подобный прием для человека, ревнительного к славе своего государя, но ему еще остается испытать большие униженности на аудиенции у султана. В назначенный день посол должен на рассвете переехать пролив[73]; при выходе из судна принимает его чауш-баша, или придворный маршал, в доме, определенном для сего употребления, в который вход не спокойнее ручной лестницы и который по всему приличнее для житья польскому жиду или корчмарю, нежели к принятию знаменитых особ.

Часто или, лучше сказать, всегда чауш-баша заставляет себя дожидаться под видом извинения, что он пробыл в мечети на молитве. После первых учтивостей предлагают послу, чтобы он согласился уступить правую сторону чауш-баше: сей обряд во всякое время был оспориван, однако же турки никогда не упущают своего требования, разве к тому принуждены бывают необходимостью. Посол требует, чтобы иметь по левую сторону дворянина своей свиты, что ему после некоторых отговорок и позволяют, ежели только предложение о том учинено с некоторою твердостию. В сем бывали иногда немалые споры, отчего происходили беспорядки в шествии, а иногда и аудиенция совсем откладываема была.

Посидев довольно долго в сей гнусной хижине, приходит наконец один чиновник с уведомлением, что визирь уже едет в сераль, и тогда начинается шествие на лошадях по порядку даже до ворот визирских, и каково бы время ни было, дождь, мороз, или снег, посол должен сидеть на лошади посреди улицы, дабы видеть проезжающую свою свиту визирскую и поздравить его высокостепенство и всех его двора, за ним следующих; приближаясь же к серали, должен тише ехать, дабы, приехавши, застать визиря, уже сидящего в диване.

Посреди сего покоя стоит старый и гнилой табурет, приготовленный для посла, на котором ему сидеть должно, ежели только может его сдержать. По меньшей мере часа два слушает он множество дел, кои там судят и решают, из которых посол ни слова не разумеет; ежели паче чаяния раздача тогда жалованья янычарам и спагам, как турки обыкновенно стараются таковые дни для сего назначать, то довольствуется зрением, как приносят и разделяют до 2400 мешков, деньгами наполненных[74], что продолжается почти четыре часа; итак, ежели холодное время, без шубы имеет он весьма довольно времени от стужи дрожать, и спина его также должна чувствовать жестокое мучение, не имея на что опереться и не могши чем себе помочь в сем толь беспокойном состоянии.

За сим явлением следует другое: приготовляют обед, посол сидит на табурете, а визирь на возвышенной софе. Ставят между ними круглый стол, у которого на каждой стороне положены свернутые полотенцы для утирания рук, пятьдесят блюд следуют одно за другим с чрезвычайною скоростию; подле посла стоит служитель с засученными по локоть рукавами, которого должность раздирать на куски дичину и подавать лучшие части; дело сие исправляет он своими ногтями и непрестанно хвалит кушанье, а визирь между тем принуждает своего гостя есть, а иногда снисходит до того, что и разговаривает с ним, и потом оканчивается обед стаканом шербета. Во все сие время султан сидит за решеткою, откуда сквозь потаенное отверстие, не будучи сам никем видим, видит и слышит происходящие между ими разговоры, а оттуда его султанское величество входит в покои аудиенции.

Тогда чауш-баша приносит талкиш, или письменное повеление визирю, уведомляя, что государь его уже на престоле; визирь принимает сие повеление с глубочайшею преданностию, прикладывает его к своему лбу, потом целует и, прочитавши, кладет за пазуху и отходит; тогда дают знать послу, что надобно переходить двор и потом идти в аудиенц-залу, после чего он должен идти, предшествуем будучи чауш-башею и множеством чиновников турецких, великолепно одетых; однако же его не впускают еще в Престольную палату, а останавливают на дворе у старого дерева, под которым находится старая деревянная скамья, где обыкновенно садятся для прохлады водовозы и конюхи и которая иногда служит и на другие еще подлейшие употребления. Там, чтобы долго не стоять, просят его сесть, покуда нарядят его в кафтан, нимало не заботясь о том, суха ли скамья сия или мокра, чиста или замарана, дождь ли на дворе или снег; одевши же в кафтан, два капиджи-баши, схватя посла за руки, вводят его весьма грубо на аудиенцию.

Султан сидит на довольно возвышенной софе под балдахином, протянув ноги; подле его величества