за два года». — «Правильно то, что видит высочайшее усмотрение», — заметил ходжа. Бу Наср не проронил ни слова. Хаджибы Бектугды, Субаши[1009], Бу-н-Наср не решались высказываться о подобных делах, особливо потому, что везир выразился в таком роде. И эмир велел написать письмо правителю двора Хусейну, чтобы он возвращался назад, а походную сераперде привезли обратно. «Слушаемся», — сказали [присутствовавшие] и удалились. Были назначены два хейльташа и написано письмо. Они поспешно сели верхом и поехали. Бу Наср обратился к везиру: «Видел великий ходжа, как не позволили осуществиться правильному мероприятию?» «Видел, — ответил ходжа, — и все это сделал дебир Ираки, я об этом узнал. Сегодня, во всяком случае, разговаривать больше нечего. Словом, мы пойдем до Нишабура, там [эмир] остановится. Потом, ежели Ираки будет его уговаривать, что надобно отправиться в Гурган и Сари[1010] ради своей личной корысти, чтобы люди той области видели его убранства, принадлежности и близость к эмиру, и [эмир] вознамерится пойти, то я без стеснения открою порочность этого похода и сниму с себя ответственность, ибо Ираки — сумасброд, говорит все, что ему взбредет на ум, а наш государь слушает и представляет Ираки так, будто нет ни одного советника лучше него. Из-за него Хорасан и Ирак и впрямь пропадут, как я вижу».

/444/ Ферраши доставили обратно походную сераперде и ее повезли в Нишабур. В воскресенье, когда оставалось два дня месяца сафара[1011], эмир, да будет им доволен Аллах, выехал из Серахса и прибыл в Нишабур в субботу, четырнадцатого числа месяца раби ал-эввель[1012], и расположился в Шадьяхе. В этом году зима стояла сухая. Дошло до того, что миновало уже двадцать дней месяца бахмана[1013], а в Нишабуре снег выпал только один раз на четыре пальца. Все люди изумлялись такому? положению. Потом объявились последствия засухи, как я расскажу, [упоминая] о достопримечательных и необычайных событиях.

На третий день по прибытии в Нишабур [эмир] созвал негласное совещание с везиром и вельможами государства. Бу-л-Хасан Ираки стоял около престола. Говорили о разном. Эмир сказал: «Я пробуду здесь не более недели, потому что Хорасан успокоился, туркмены убрались в преисподнюю, а рать преследует их, а [также] для того, чтобы корма в Нишабуре остались на лето, когда мы вернемся сюда обратно. Скоро сюда возвратится Сури и займется другими делами. В Дихи-стане, говорят, десять менов пшеницы стоят один дирем и пятнадцать менов ячменя — дирем. Пойдем туда, кормясь задаром, войску будет вольготно и оно отдохнет от мучений [зимней] стужи. Мы будем находиться близко к Хорезму и Балханским горам, Абдус и рать получат от нас известие из Дихистана и окрепнут духом. Что мы из Нишабура двинулись в те края, придет весть в Рей и Джибаль, и Бу Сахль [Хам-деви], Таш и состоящие при них лица, которые там находятся, [тоже] приободрятся, а Сын Каку и другие враги принесут головы на копьях[1014] Таш пройдет до Хамадана, потому что там нет ни одного противника. То, что в Рее собрали золота и одежды, привезут ко двору, а Бакалиджар пришлет обусловленные соглашением деньги[1015] за два года вместе с дарами, да [сам] явится на поклон. А ежели [дело] не пойдет просто, то мы разок сходим до Астрабада, а нужно будет, то и до Сари и Амуля[1016], расстояние ведь близкое. Говорят, в Амуле тысяча тысяч народу, ежели с каждого человека возьмут по одному динару, то это уже составит тысячу тысяч динаров. Одежды и золота тоже добудем, и все это сделается в три-четыре месяца. После новруза через некоторое время, когда мы возвратимся в Нишабур, коль скоро будет желание, лето можно будет провести там. Сури и раияты приготовят, что необходимо из продовольствия и кормов, полностью. Наше мнение остановилось на этом, и мы обязательно отправимся. /445/ Как вы на это смотрите, что скажете?»

Великий ходжа Ахмед, сын Абдассамада, взглянул на собравшихся и произнес: «Вы — войсковая старшина, слово за вами». «Мы — слуги, — ответили те, — нас водят на войну разить мечом и приумножать владения. Все, что государь султан повелит, мы исполним и пожертвуем собой, а нужно ли, не нужно ли или можно ли, нельзя ли — это дело ходжи, ибо он везир. Мы этого не касаемся». Ходжа сказал: «Хотя Ахмед Йинал-тегин пал, Хиндустан взбудоражен. Отсюда до Газны расстояние долгое и поворачиваться спиной к Газне и Хиндустану — неразумно. С другой стороны, прошел непроверенный слух, что Али-тегин помер и приказал долго жить. Но я этому верю, так как слышал о болезни, которая на него напала. Человек он был смышленный, изворотливый и бывалый, понимал, как обходиться с любой стороной. Туркмены и потомки Сельджука были у него в запасе, и он их сберегал [для себя] словом и серебром, ибо понимал, что ежели они от него отпадут, то он потеряет силу. Раз он помер, управление владением попадет [в руки] двух мальчиков слабосильных[1017]. Как я слышал, потомки Сельджука, эти два сына и Кунуш, сипахсалар Али-тегина, плохи друг с другом. Надобно эту неприязнь раздуть, [тогда] потомки Сельджука, там не смогут пребывать, а податься в Хорезм им пути нет, ибо, как решено и я устроил, Харун, вероятно, уже выступил, его убили, область в смятении, и туда пришел Шахмелик[1018], а он большой враг потомков Сельджука. Им не останется иного места, кроме Хорасана. Боюсь, что они обязательно придут в Хорасан, потому что, должно быть, слышали, как здесь обстоит дело с отрядами Буки, Ягмара, Кокташа и прочих, которые являются их слугами. Тогда, ежели не дай бог, случится так, а государь будет в отсутствии, дело весьма затянется. Правильное мероприятие было то, которое раньше государь придумал — пойти в Мерв, [но] высочайшее мнение от него отказалось. Слуга [государя] высказал все, что знал в меру своего ума, повелевать надлежит государю».

Эмир ответил: «Нуш-тегин, [наш] слуга, со значительной ратью в Мерве, два сильных салара с войсками в Балхе и Тохаристане, как же возможно туркменам Рудбара[1019] покуситься на Мерв и пройти через пустыню? Алтунташевцы заняты собой /446/, стоящим перед ними делом. Для него нет более правильного решения, как пойти в Дихистан и наблюдать, как потекут события в Хорезме». — «В добрый час», — промолвил ходжа. Эмир сказал хаджибу Субаши: «Надобно сообщить конюхам, чтобы они не гнали дальше верховых животных, потому что дней через пять мы выступим,