даже не успел показать клыки! Знал бы сразу, что может так ее пугать, давно бы этим воспользовался. – Тебе ведь не принципиально пить именно из шеи или запястья, да? Ты можешь пить откуда угодно? – Франц кивнул, но тут же пожалел об этом, потому что Лора вдруг взялась за край своей юбки и задрала ту до самых бедер. – Тогда пей откуда‐нибудь отсюда, где я ничего не чувствую. А то у меня низкий болевой порог, а я слышала, что укусы – это больно.

Франц мог бы попытаться переубедить ее, сказать, что вообще‐то в момент кровопития боль чувствуешь лишь первые мгновения, после чего выброс эндорфинов, простимулированный его слюной, быстро заставит Лору обо всем забыть, но… Он не стал. Она, Пресвятая Осень, ведь задирала юбку! Белые бедра, будто сливочный крем, выглядели слишком соблазнительно. Завороженный внезапным предложением, Франц обвел языком передние клыки, будто проверял, достаточно ли они острые, и осторожно наклонился.

– Ну, если ты настаиваешь… Хе-хе.

«Не ухмыляйся так, а то поймет, что ты извращенец!»

Сдерживать свои темные порывы, когда кто‐то намеренно взывает к ним, однако, было трудно. И остановиться теперь тоже. Кожа – бархатная на ощупь, нежная, как персиковая кожура, будто прокусишь – и польется мед, не кровь. Франц осторожно подтащил Лору к себе за таз и оказался прямо между ее разведенных худых ног. Опыта в том, чтобы пить кровь из людей, а не из пакетов, у него было не слишком много, и получил он его в основном благодаря Лоре и ее завораживающим песням. Так что Франц решил двигаться постепенно, чтобы ненароком не испортить все. Лишняя осторожность здесь не повредит.

Сначала он притронулся к лодыжкам, где над остренькими косточками вилась ее морская суть. Маленькие перламутровые чешуйки, словно рассыпанные жемчужины, легонько царапали кончики пальцев, навивая мысли не о рыбах, но о драконах статных и прекрасных. Франц опустил к ним голову, коснулся носом, закрыв глаза, и повел им вверх вместе со своей рукою, обхватив пальцами Лору за икру.

– Скажи, если захочешь, чтобы я остановился, ладно?

Лора кивнула, наблюдая за всем молча из-под опущенных ресниц. Ничего не чувствовала, конечно, но все равно словно отзывалась на его подготовительную ласку. Щеки раскраснелись, рот немного приоткрылся, как если бы дышать носом ей сделалось невмоготу. Франц обратился в один сплошной инстинкт, но следил не только за тем, чтобы отыскать самое подходящее для укуса место, но и за самочувствием Лоры. Тук-тук-тук, стучало ее сердечко. Будто в клетке заперли колибри. Он ухмыльнулся ей в коленку, прижавшись к той губами, и сфокусировался на правом ее бедре. Поднял еще чуть выше пальцы, продолжая задирать юбку; медленно, аккуратно отодвигая ее все дальше и дальше, до тех пор, пока не показалась светлая полоска нижнего белья. Франц мгновенно остановился, вскинул голову и посмотрел на Лору еще раз, прямо в глаза. Считай, подставил щеку для удара, но нет, она не шелохнулась. Только скребла ногтями камни под собой и кусала губы, пока Франц наконец‐то не нашел то самое место.

– На всякий случай вдохни поглубже, – посоветовал он и прижался ртом к артерии на внутренней стороне ее бедра, почти в паху, где кровь пульсировала громче его мыслей и откуда напором хлынула ему в открытый рот, едва он, оставив на артерии невесомый поцелуй, вонзился в нее зубами.

– Ах!

Франц впервые в жизни держал во время укуса глаза открытыми, потому что не хотел разрывать с Лорой зрительный контакт, боялся что‐то упустить, переборщить с нажимом или силой. Боли она и впрямь не ощущала – точно не должна была, но, очевидно, уже почувствовала жар.

Когда Франц только учился быть вампиром, рядом с ним не было никого, кто рассказал бы ему, как оно работает, но со временем и опытом он понял сам: укус для людей действительно приятен. Недаром доноры иногда заканчивали на обочинах, как героиновые наркоманы, а взрыв эндорфинов, призванный смягчить физическую боль, формировал привязанность к вампиру, который этот взрыв провоцировал чаще всего. Люди, из которых хоть раз пили, после всегда завороженно шептали, что так, должно быть, чувствуют себя в раю. Если Лора испытывала нечто подобное, то не было ничего удивительного в том, что она вдруг завалилась назад на спину, легла на локти и, выгнув шею, застонала.

Клыки входили в податливую девичью плоть, как в масло. Кровь горячая, солоноватая, быстро набралась у Франца во рту и потекла по горлу. Он жадно ее сглотнул, затем еще раз и еще, будто воду после прогулки в пустыни пил и никак не мог напиться. Как он раньше не замечал, что людская кровь такая вкусная? Или то было дело в том, из кого он ее пил? Цвета пульсировали перед глазами, как если бы кто‐то выкрутил все лампочки на максимум. Омерзительное жжение охватило Франца на мгновение и тотчас же угасло – раны заросли, кости хрустнули и выправились, сросшись там, где нужно. Вены, давно ссохшиеся, и органы, окаменевшие, снова стали набухать. Франц чувствовал, как медленно раздувается от силы, как та наполняет его тело, вливаясь внутрь с каждой каплей Лоры, и как вяжет от нее на языке. Корни волос заныли: Лора вцепилась пальцами Францу в шапку из коротких прядей и потянула на себя, прижимая его голову вплотную.

Кажется, она что‐то при этом бормотала. Франц тоже был готов шептать о своем. «Сладкая, сладкая». Вовсе не белена и не уксус, а растопленный сахар или ягодный сироп. «Нежная, нежная, будто мороженое на солнце растаяло. И совсем никакого рыбного привкуса!» Франц почти урчал, пока собирал языком, как сливки с верхушки торта, багряные струйки артериальной крови из четырех глубоких проколов. Удивительно, но вид крови больше ничуть его не страшил – он его завораживал.

Пульс Лоры оставался шумным и бойким, но как только он слегка замедлился, Франц сразу вытащил клыки. И, вопреки собственным ожиданиям, – а ждал он от себя всегда не меньше, чем худшего, – сделал это без всяких усилий и внутренней борьбы. Ему было достаточно подумать просто «Это ведь Лора!», как жажда тут же уступила и сдулась, точно воздушный шарик, а здравый смысл опять восторжествовал.

– Все хорошо? – спросил Франц, облизывая губы, смакуя кровь, что еще пощипывала и пузырилась на кончике языка. Проглатывать ее остатки не хотелось, потому что не хотелось, чтобы все заканчивалось. Если кровь есть жизнь, то сегодня он навсегда связал себя и Лору вместе.

Несмотря на то что выпил он меньше, чем обычно пьют вампиры-охотники в подворотнях, он еще никогда не чувствовал себя настолько сытым. Зажимая рукавом проколы, которые уже заживали от его чудодейственной слюны, Франц