— Мы собираемся этой ночью… — Нет. Лучше не говорить ей о Шейде. — Достать последнюю часть того, что нам нужно для заклинания. — он соврал поспешно. — Мы встречаемся в коридоре внизу в десять. Если ты окажешься там, ты можешь шантажировать нас, чтобы мы взяли тебя с нами.

Дрю сморщила нос.

— Я должна быть плохим парнем?

— Да ладно, — сказал Кит. — Тебе выпадет возможность покомандовать нами. Не говори мне, что тебе не понравится это хоть немного.

Она захихикала.

— Да, вполне возможно. Хорошо, согласна. Увидимся там. Кит повернулся, чтобы открыть дверь и выйти. Потом остановился. Не смотря на Дрю, он сказал:

— Я провёл всю свою жизнь обманывая других людей. Почему тогда мне так сложно врать этому одному человеку. Таю?

— Потому что он твой друг, — сказала Дрю. — Какие другие причины тебе нужны?

* * *

Открытие ящика, где он хранил краски, снова что-то значило для Джулиана. Каждый тюбик краски хранил своё собственное обещание, свою собственную личность. Пурпурный красный, прусский голубой, кадмиевый оранжевый, марганцевый фиолетовый.

Он вернулся к тканевому холсту, который он оставил пустым прошлой ночью. Он кинул тюбики с краской, которые выбрал, на стол. Титановый белый. Холодный тёмно-коричневый. Неаполитанский жёлтый. Это были цвета, которые он всегда использовал, чтобы нарисовать волосы Эммы.

Воспоминания о ней прошли сквозь него, как нож: то, как она смотрела на него в дверном проёме её спальни, её лицо белое, ресницы усеяны слезами. Был ужас в невозможности дотронуться до человека, которого ты любишь, поцеловать его, держать его, но еще больший ужас в невозможности успокоить его.

Покинув Эмму, даже после того, как она попросила его, он чувствовал словно разрывает себя на части: его эмоции были слишком новыми, слишком ранящие и сильные. Он всегда искал комфорта в студии, хотя и не нашёл его прошлой ночью, когда попытка рисовать была похожа на попытку говорить на иностранном языке, которого он никогда не учил. Но всё было по-другому сейчас.

Когда он взял кисть, она чувствовалась как продолжение его руки. Когда он начал рисовать длинными, яркими взмахами, он точно знал, какого эффекта хочет достичь. Пока изображения приобретали форму, его сознание затихало. Боль всё ещё была там, но он мог её терпеть. Он не знал, как долго он рисовал, когда кто-то постучался в дверь.

Много времени прошло с тех пор, как он мог впадать в расплывчатое мечтательное состояние творца; даже в Туле у него было мало времени с цветными карандашами. Он поставил кисти, которые использовал, в стакан с водой и пошёл посмотреть, кто это был. Он почти ожидал, что это была Эмма — почти надеялся, что это была Эмма — но это была не она.

Это был Тай. Руки Тая были в передних карманах его свитшота. Его взгляд метался по лицу Джулиана.

— Могу я войти?

— Конечно. — Джулиан смотрел, как Тай неторопливо вошёл в комнату, бросая взгляд на рисунки, прежде чем начать изучать новые холсты Джулиана. Тай давно хотел эту комнату как офис, или лабораторию, но Джулиан всегда держался за неё упрямо. Не то, чтобы он держал Тая подальше отсюда.

Когда Тай был младше, эксперименты с красками и бумагой держали его отвлечённым часами. Он никогда не рисовал ничего конкретного, но у него было отменное чувство цвета — не то, чтобы Джулиан был пристрастен. Все его картины оказались интенсивными водоворотами пигментов, такими яркими и цветастыми, что, казалось, выпрыгивали из бумаги. Тай смотрел на холст Джулиана.

— Это меч Ливви, — сказал он. Он не звучал раздраженным — больше задающим вопрос, словно не был уверен, почему Джулиан нарисовал его. Сердце Джулиана пропустило удар.

— Я пытался подумать о том, что лучше бы символизировало ей. Тай дотронулся до золотой подвески на его горле.

— Это всегда заставляет меня думать о Ливви.

— Это … это хорошая идея, — Джулиан прижался к центральному островку. — Тай, — сказал он. — Я знаю, что меня не было здесь для тебя после смерти Ливви, но я здесь сейчас.

Тай взял неиспользованную кисть. Он пробежал пальцами по ворсинкам, дотрагиваясь ими до кончика каждого пальца, словно был потерян в этом чувстве. Джулиан ничего не сказал: он знал, что Тай думал.

— Это не твоя вина, — сказал Тай. — Инквизитор отослал вас.

— Моя это вина или нет, я всё ещё отсутствовал. — сказал Джулиан. — Если ты хочешь поговорить со мной о чём-то сейчас, я обещаю выслушать.

Тай посмотрел вверх, его краткий серый взгляд, словно лёгкое касание.

— Ты всегда был здесь для нас, Джулс. Ты сделал всё для нас. Ты управлял целым Институтом. — Я… — Теперь моя очередь быть здесь для остальных из вас, — сказал Тай и положил кисть обратно. — Я должен идти. Мне нужно встретиться с Китом.

Когда он ушёл, Джулиан сел на табуретку, придвинутую к чистому мольберту. Он смотрел, не видя ничего, вперёд себя, слушая, как слова Тая эхом отдаются в голове. Ты управлял целым Институтом. Он подумал о Горации, о решимости Горация, чтобы весь мир Сумеречных Охотников видел, как он говорит с Неблагим Королём. Он не понимал, почему до этого. Без его эмоций, он не мог понять причины Горация. Сейчас он понимал, и он знал, что это было ещё более необходимым, чем он верил, чтобы остановить его. Он подумал о старом офисе Артура, о часах, которые он проводил там на рассвете, составляя и отвечая на письма. Вес Институтской печати в его руке. Эта печать была в офисе Алины и Хелен сейчас. Они взяли всё, что могли, из офиса Артура, что могло помочь с их новой работой. Но они не знали о секретных отделениях в столе Артура, а Джулиана не было здесь, чтобы сказать им.

Ты управлял целым Институтом.

В этих отделениях были аккуратные списки имён, которые он сохранил — каждый важный житель Нижнего мира, каждый член Совета, каждый Сумеречный Охотник в каждом Институте. Он выглянул в окно. Он чувствовал себя живым, энергичным — не абсолютно счастливым, но обнаружившим цель. Он закончит свою художественную работу сейчас. Позже, когда все уснут, настоящая работа начнётся.

Движение в воздухе

Стук. Стук. Стук.

Эмма с молниеносной быстротой перекидывала и метала один за другим сбалансированные ножи: сверху, сверху, в сторону. Они прорезали воздух и врезались в цель, нарисованную на стене, а их рукоятки дрожали от кинетической силы. Она наклонилась и схватила еще два из груды у ее ног. Она не сменила свою майку и джинсы на тренировочную одежду, а потому была вся мокрая от пота, а ее распущенные волосы прилипли к ее шее. Ей было все равно. Как будто она снова вернулась в то время, когда она еще не поняла, что влюблена в Джулиана. Время, когда она была полна ярости и отчаяния, и ее всецело занимала смерть ее родителей.

Она бросила следующие два ножа, лезвия скользили по ее пальцам, их полет был плавным и строго контролируемым. Стук. Стук.