по 1 декабря 1921 г.: «В балансе не имеется счета предмета закупок…Нет подробной выписки по счету Российской Казны, а посему нет возможности произвести сверку со счетами Миссии по книгам Фин. Счетн. Управления… Нет указаний об условиях, на которых открыты в банках счета, о размере начисленных процентов…» Далее игнорировать этот факт нельзя.

И (о чудо!) столь решительный демарш Красина, подкрепленный буквоедством бухгалтеров, казалось бы, возымел действие. 24 марта 1922 г. на заседании СНК принимается подготовленный им проект решения о переподчинении РЖМ Наркомату внешней торговли. Казалось бы, Ломоносов повержен! Но торжеству Леонида Борисовича вновь не суждено состояться. На следующий день пленум ЦК РКП(б) отменяет это постановление. Сославшись на то, что еще не закончила свою работу созданная Политбюро комиссия, которая должна по существу разобраться в сути конфликта. Кстати, в ее состав, помимо Красина и… Ломоносова, вошел Литвинов. Так что расклад сил явно не в пользу главы НКВТ.

Даже Ленин, перенесший в тот же день 25 марта 1922 г. в Горках инсульт, приведший к частичному параличу правой части тела и расстройству речи, был вынужден сделать шаг назад, хотя и не поддался на ультиматум Красина. Он так и не поставил Ломоносова в полную зависимость от НКВТ, считай Красина. Решение вышло половинчатым: «Предлагаю к неуклонному исполнению не вступать ни в какие переговоры о займах, не заключать займов и других кредитных сделок без специального на то каждый раз разрешения СНК»[1559].

И хотя на документе стоят дата «27 марта 1922 г., Москва, Кремль» и якобы подпись Ленина, но, откровенно говоря, у меня большие сомнения, что он в том состоянии мог заниматься делами и тем более подписать шифровку, учитывая проблемы, проистекающие из частичного паралича. Вполне допускаю, что отправку этой телеграммы организовала Фотиева, стараясь максимально вывести из-под удара своего благодетеля Ломоносова. Наверное, большего, не привлекая повышенного внимания к этому вопросу, она сделать и не могла. А так ей удалось на неопределенное время законсервировать ситуацию, сохранив за руководителем РЖМ права распоряжаться счетами и золотом железнодорожного фонда, пусть и несколько в урезанном виде.

А между тем по состоянию на 1 февраля 1922 г. в золотом фонде страны золота на 233 млн руб., т. е. примерно 180 т, платины на 10,4 млн руб., иностранной валюты 0,7 млн руб. Свободная наличность на 1 февраля 1922 г. 171,3 млн руб., а при резервировании 150 млн руб. на 1923 г. — 21,3 млн руб. Польше по договору 1922 г. надо выплатить 30 млн руб., а Афганистану 1,5 млн рублей. Однако, по данным других источников, положение было еще хуже. Согласно заверенной справке Наркомфина, уже на 2 сентября 1921 г. золотой запас страны составлял 178,9 млн рублей, т. е. 138 т в пересчете на золото[1560]. Из них собственно отечественного золота в слитках и монете — немногим более 52 т.

Тогда эта информация вызвала шок в Кремле. 6 сентября 1921 г. для контроля над расходованием золотовалютных резервов создана т. н. Золотая комиссия при СТО во главе с будущим сталинским наркомом финансов Н. П. Брюхановым[1561]. Хотя вполне допускаю, что осведомленность о золотых делах ленинского периода и ему со временем вышла боком. Удивительно, но с 1937 г. Николай Павлович даже успел побыть персональным пенсионером союзного значения. Правда, покой длился недолго: в 1938 г. Брюханов был арестован и вскоре расстрелян. Казнили также его брата и сына: наверное, могли рассказать что-то лишнее. Так царское золото мстило всем, кто к нему тем или иным способом прикасался.

Столь тяжелое положение с резервами и стремительно растущая инфляция заставили советские власти пойти на значительные уступки сторонникам большей экономической свободы в стране и даже разрешить вольное обращение любой наличности, что положительно сказалось на потребителях, особенно личностях «с довольно ясно выраженными торговыми талантами, сильно еще развитыми необходимостью в течение нескольких лет спекулировать, продавать и покупать при всевозможных белых и красных режимах»[1562].

В ответ Ломоносов, интригуя на противоречиях Политбюро и СНК, занимает жесткую оборону. Это дает ему возможность, не затрагивая саму суть конфликта с Красиным, торговаться о мелочах. Как справедливо отмечает российский историк Иван Анатольевич Анфертьев, «проф. Ломоносову нужна реклама, и он не останавливается перед тем, чтобы впутать в это дело Совнарком»[1563]. Юрий Владимирович не ленится катать доносы на коллег опять-таки тому, кому на него жалуются, — лично Дзержинскому. При этом голословно обвиняя тех, кого считает лично для себя потенциально опасными, во всех смертных грехах. Доносы сохранились. Более того, Ломоносов заводит сеть личных осведомителей из числа советских служащих и не стесняется оплачивать их услуги из служебной кассы.

В процессе работы над этим исследованием у меня часто возникала мысль: откуда же у Юрия Владимировича такая жесткая деловая хватка и, прямо скажем, хищнический подход в стремлении заработать на любых правительственных контрактах? И постепенно я пришел к убеждению, что эти качества у него во многом сформировались на посту инспектора Российских государственных и частных железных дорог, куда он попал по протекции Витте в бытность того министром путей сообщения. Надо признать, что эта должность в МПС, ведомстве в царской России весьма престижном и благополучном, считалась едва ли не самой хлебной, ибо предоставляла огромную власть ее занимавшим. О «трудовых» доходах железнодорожных чиновников ходили легенды. И, безусловно, те, кто ее прошел, приобретали огромный опыт обогащения за счет неформального исполнения должностных обязанностей[1564].

В июне 1922 г. в соответствии с решением Политбюро Дзержинский, назначенный председателем комиссии ЦК РКП(б) по обследованию работ железнодорожной миссии проф. Ломоносова[1565], начинает негласный сбор информации о РЖМ. Полагаю, в этой подборке документов было и личное письмо на его имя от Красина, который потребовал расследовать деятельность Ломоносова, причем не какими-то партийными структурами, а силами чекистского аппарата. Обращаясь к главе ВЧК «Дорогой Феликс Эдмундович!», он, в частности, писал: «Мое мнение о финансовой и коммерческой стороне работы проф. Ломоносова ныне вполне определилось, и вкратце эту сторону его работы я считаю совершенно гибельной для РСФСР. Действует проф. Ломоносов всегда сепаратно, и по большей части интригуя против других советских органов. За границей создается представление, что существует Правительство РСФСР и, кроме того, проф. Ломоносов, через которого дельцы иногда могут провести сделки, которых не всегда и даже никогда не проведешь через Правительство. Финансовые операции проф. Ломоносова летом 1920 года причинили нам не поддающийся учету вред»[1566].

Одновременно создается комиссия СНК во главе с заместителем наркома Рабоче-крестьянской инспекции В. А. Аванесовым[1567] по проверке РЖМ. Это, что называется, официальная позиция. Но слабо верится, чтобы ВЧК, обладавшая хорошей агентурной сетью и оперативными работниками в загранпредставительствах, не отслеживала обстановку в миссии и вокруг