вспомним ли мы Шлимана, раскопавшего легендарную Трою? Шампольона, расшифровавшего египетские иероглифы? они открыли нам древнейшую нашу историю;

а кому обязано человечество десятками и сотнями миллионов жизней? Луи Пастер, создатель теории и практики вакцинации, вакцин от бешенства и сибирской язвы; отец антисептики Джозеф Листер с его карболовой кислотой; Роберт Кох, борец с туберкулезом, холерой, малярией; Владимир Хавкин, создатель противохолерной и противочумной вакцин;

…и у всех у них — у всех у них! — были возлюбленные и семьи, или одиночество и личные драмы, они творили в муках и радостях, они были цветущими юношами, потом зрелыми мужами (гладкая юная кожа покрывалась морщинами и увядала, тускнело сияние глаз, черные или русые кудри редели) потом старцами, лысыми или седыми, сутулыми и дряхлыми, пожинающими лавры свершений зрелых лет; потом их хоронили, плакали над могилами родные, вспоминали лучшие дни друзья, шумела листва наверху или мороз серебрил голые ветви, памятники стирались дождями и ветром, и уже не вспомнить, что они любили есть и пить, чему смеялись, как часто ходили в храм, гладили собак или кошек, растили детей и мечтали — они мечтали! — о лучшем будущем для человечества: будущем, которое они создавали в бессонных ночах, в безденежье и болезнях, в торжестве побед и наград; они были вспыльчивы или терпеливы, кто-то отличался ревностью и коварством, кто-то щедростью и добротой, одни были смешливы, другие меланхоличны, болтливость и молчаливость, редкая скромность и частое хвастовство, среди них встречались щеголи и неряхи, распутники и девственники, умелые спекулянты и бескорыстные простофили, отъявленные карьеристы и затворники — им завидовали, на них клеветали, ими восторгались и заискивали знакомств, сами они искали покровителей или посылали подальше кредиторов, они дружили и ссорились, упорно и терпеливо шли к цели, преодолевали провал за провалом… один не терпел конкурентов, другой был падок на придворные должности и ордена, третий не признавал своих незаконнорожденных детей, у четвертого пальцы были желтыми от табака, один благоухал духами, другой застарелым потом… какими разными они были, какое множество неповторимых личных черт!..

но они, железная когорта первопроходцев цивилизации, эстафета избранных из элит всех поколений, соль земли, гордость рода человеческого, свет в тоннеле Времени, факелоносцы, творцы, реинкарнация Демиурга в нашем земном мире,

и никто никогда не узнает, то был эллин или римлянин, сказавший первым слова, которые тысячи лет спустя повторил человек благороднейшей из профессий — голландский врач Николас ван Тюльп, и тем будет помянут со всеми:

…………………………

И, написав эти слова и поставив последнюю точку, Мелвин Баррет уперся локтями в стол и долго смотрел за окно своей хижины, на узорные голубые пятна неба между лесных крон. Он не мог унять глубокое дыхание, руки его дрожали, в горле стояли слезы.

Ему виделась огромная гора, пологая вершина которой поднималась из клубов бескрайней пелены тумана. Много людей стояли на той горе, туман скрывал стоявших ниже, а чем выше — тем крупнее казались фигуры. Они стояли, молодые и старые, в набедренных повязках и белых тогах, в латных панцирях и бархатных камзолах, цветных сюртуках и черных фраках с манишками, в напудренных париках и лысые, смуглые и альбиносы, молодые и старые, стройные и толстые, глаза их были голубые и серые, карие и зеленые — но лица всех были суровы и мудры, печать больших дел лежала на них…

— И все это были белые мужчины, — тяжело и утверждающе проговорил Мелвин Баррет, медленно выныривая в действительность. Он открыл заветный ящичек, который называл сейфом, достал бутылку бурбона «Уайлд Турки 101» и пачку «Кэмел», сбереженные для этого торжественного дня, и аккуратно распечатал их. Плеснул в алюминиевую кружку, втянул через фильтр вкус и запах табака, на вдохе выцедил виски длинным тонким глотком, пуская его тонким слоем между языком и небом и, не выдыхая, чтоб лучше хранить вкус и букет, зажег сигарету и медленно затянулся дымом поверх блаженного послевкусия.

— Хер вы у нас это отберете, — сказал Мелвин Баррет. И налил еще.