Чем же теперь-то заняться ему? Его не занимают такого рода вопросы. Грандиозные предприятия всегда у него под рукой. Ему выпадает необыкновенное счастье застать начало эры воздухоплавания, когда прежде мифические, несбыточные мечты многих поколений Икаров начинают сбываться. Нагретым газом наполняют прочную оболочку, и воздушные шары поднимаются в воздух. У него на глазах человек порывается покорить небеса и уже начинает их покорять. Уже делаются попытки пролететь над Ла Маншем. Без сомнения, это величайшая из побед человеческого духа и разума. Как же он может быть в стороне?

Конечно, его сразу покоряют эти первые опыты. Он следит за ними, как мало кто следит тогда из серьезных людей. Прежде всего он смотрит на них как философ, как человек Просвещения. Он живет в эпоху безверия, даже цинизма, и сам он не грешит ни твердостью веры в недоступного разуму Господа или сколько-нибудь искренней набожностью. Если он и исполняет обряды, то, как и все в его распущенный век, исполняет их сугубо формально. Он верит в силу разума, в силу творческого деяния. По натуре он созидатель, мыслитель прежде всего, в противоположность многим своим современникам.

Утратив веру в Господа, в Его провидение, в его чудеса, современники тотчас впадают в глупейший грех суеверия, как и происходит всегда, когда рушится настоящая вера. Европу захлестывает волна мистицизма. Магнетизеры, спириты, маги, волшебники растут, как грибы и заполняют столицы всех государств. Всюду их встречают распростертые объятия, любопытство и даже любовь. Они во всех салонах. Они оракулы. На их мошеннических сеансах толпы самой избранной публики. Золото рекой течет в их карманы. В её экзальтированных глазах они становятся героями и символом времени.

Глядя на все эти пошлые зрелища, Пьер Огюстен лишний раз убеждается, что аристократия себя изжила. Суеверие противно ему. Он видит в нем серьезную опасность. Суеверие отбрасывает разум назад. Суеверие парализует силу деяния. Он пишет:

«Суеверие является самым страшным бедствием рода человеческого. Оно оглушает простодушных, преследует мудрых, сковывает народы и повсюду сеет страшные беды…»

Грандиозная задача готова. Он должен сокрушить суеверие, как прежде сокрушал англичан. Именно воздухоплавание представляется ему важнейшим оружием в этой борьбе. Вот, поглядите: человек впервые поднимается в воздух, и поднимается не с помощью каких-то мифических сверхъестественных сил, а с помощью разумных расчетов, творческого духа и обыкновеннейшего нагретого газа. Разве это не убийственный аргумент против неведомых духов, которые способны двигать столы и одним наложением рук излечивать безнадежных больных?

Разумеется, суеверие, корни которого пущены чересчур глубоко не одолеть в один день. Чтобы рассеять его черные чары, воздухоплавание должно войти в нашу жизнь, как в неё вошли паруса.

Стало быть, не кто иной, а именно Пьер Огюстен Карон де Бомарше должен, прямо-таки обязан заняться воздухоплаванием. И он занимается. Он знакомится с первыми воздухоплавателями и привлекает к этому грандиозному делу друзей. Натурально, Гюдена де ла Бренельри нет необходимости привлекать. Он уже привлечен. Он исправно всей душой увлекается тем, что в данную минуту увлекается его обожаемый друг и кумир. Его сотрудничество таким образом нисколько не удивительно. Зато поистине удивительно, что в эту компанию энтузиастов, устремившихся покорить небеса, присоединяется с не меньшим энтузиазмом граф Шарль Гравье де Вержен, министр короля. Эта троица не пропускает ни одного взлета воздушного шара, и Шарль Гравье лично зажигает огонь, чтобы пустить нагретый газ в волшебную оболочку. Гюден де ла Бренельри с восхищением доносит потомству:

«Мы присутствовали на прекрасных опытах, которые происходили в предместье Сент-Антуан, на Марсовом поле, в Версале, в Ла Мюэтте, в Тюильри, и, может быть, они вызывали у нас больше восхищения и доставляли нам больше радости, чем всем другим…»

С одной, стороны, воздухоплавание только ещё начинается, с другой стороны, Пьер Огюстен слишком занят и американской войной, и сочинениями Вольтера, и войной за постановку комедии с королем. Он не может отдавать этому чрезвычайно интересному и чрезвычайному предприятию много времени и много сил. Поначалу он скорее просто любитель и больше радуется первым успехам, чем принимает участие в деле.

Но вот американская война подходит к концу, тома сочинений Вольтера выходят один за другим, близится к концу и война с королем. Его разум, его энергия обретают свободу. Он поближе приглядывается к проблемам воздухоплавания и уходит в него с головой.

Он близко сходится с драгунским офицером Скоттом, который так увлечен идеей воздухоплавания, что самоучкой становится инженером. Этот Скотт не может не приветствовать нового энтузиаста, тем более что этим энтузиазмом оказывается прославленный Бомарше, и вводит его в свою лабораторию, так сказать, за кулисы, на кухню, где ведутся серьезнейшие исследования и эксперименты с газами, оболочками и формами воздушных шаров.

Изобретатель анкерного спуска, который изменил сам принцип действия и форму часов, вновь превращается в изобретателя. Скотт предлагает своего рода карманы для подъема и, главное, для управления полетом воздушного шара. Что за карманы? Пьер Огюстен со всех сторон изучает идею. Ему представляется, что это приспособление должно быть более эластичным. Он уже сам ставит инженеру Скотту задачи:

«Я хотел бы, чтобы более четко стоял вопрос о способах заполнения этих карманов и их произвольного сжатия…»

Он отыскивает братьев Дюран. Этим самоучкам-механикам удается открыть секрет изготовления эластичной резины, который, как они говорят, обеспечит ей полную непромокаемость. Открытие грандиозное, без преувеличения можно сказать: эпохальное. Как же Пьер Огюстен может пройти мимо него. Он и не проходит. Он сводит вместе братьев и Скотта. Разумеется, он сам принимает участие в опытах. Ещё более разумеется, что эксперименты требуют денег и денег, и он дает им денег, много денег, сколько угодно.

Уже первые успехи вдохновляют его. Он мечтает о грандиозных открытиях и грандиозных свершениях, а его практический ум коммерсанта, политика и тайного дипломата уже видит новый, преобразованный мир. Ещё только первые воздушные шары поднимаются в небо, ещё следует неудача за неудачей, ещё в июле того же знаменательного 1784 года, когда его постиг триумф Фигаро, в полете над Ла Маншем в загоревшемся шаре погибает легендарный аэронавт того времени Пилатр де Розье, ещё его современники видят в воздухоплавании всего лишь развлеченье, забаву, новый аттракцион, а он смотрит на сто лет вперед. И что же он видит? Он видит воздушные транспорты, которые на громадные расстояния, минуя земные преграды в виде океанов и гор, перевозят пассажиров и грузы. И только? О нет! По его убеждению, воздухоплавание изменит ход войн, откроет новые страницы в истории нации. А потому необходимо спешить, необходимо отчаянно страшно спешить, ибо Франция, его бесконечно любимая Франция, должна стать первой на этом величайшем и судьбоносном пути.

Вержен умирает, так и не дождавшись грандиозных открытий. Пьер Огюстен с ещё большим упорством ищет новых сподвижников. Он внезапно находит их на собственной бумажной фабрике в Келе. Это братья. Жозеф и Этьен. Их фамилия Монгольфье. Он заражает их идеей воздухоплавания. Они с энтузиазмом берутся за дело. И тут, понятное дело, требуются громадные деньги. Он любые деньги дает. Очень скоро братья прославятся. Их имена займут почетное и прочное имя в истории, причем будет забыто, что никакого места они не могли бы занять без духовной, идейной и финансовой поддержки Пьера Огюстена Карона де Бомарше.