хоть и опять на печь и снова за стол. Это ли не житье, не блаженство? Это ли не дружба, что водой не разольешь, когда все вместе: и эти самые печки, и все лавочки? «Кто сидел на печи, тот не гость, а свой» – говорит прямо другая пословица.

Дым коромыслом

Та же печка или, собственно, дым из ее широкого жерла или трубы дал повод к разным общеупотребительным выражениям и поговоркам. В так называемых курных избах, которые ставятся без труб, дым из устья печи валит прямо в избу и выволакивается волоковым окном, открытыми дверями либо дымоволоком, выведенным в сени. Говорят: «Тепло любить, и дым терпеть», «И курна изба, да печь тепла». Выходит дым из труб над крышей, судя по состоянию погоды или так называемым восходящим потоком, либо столбом – прямо вверх, либо волоком – стелется книзу, либо коромыслом – выбивается клубом и потом переваливается дугой. По этому гадают на ведро или ненастье, на дождь или ветер и говорят дым столбом, коромыслом про всякую сутолоку: многолюдную ссору со свалкой и суетней, где ничего не разберешь, где такой содом, что пыль столбом, дым коромыслом – не то от тáски, не то от пляски.

Когда подымала пыль столбом московская рать Ивана Третьего, шедшая громить Новгород в сухое лето 1471 года, тогда и дым коромыслом буквально и успешно сыграл свою историческую роль на всех трех дорогах, которые вели от Москвы. Тогда немилосердно жгли села и пригороды, убивали без разбора и сострадания и малых и старых и клали пусту всю землю. Между прочим, осаждали Вышгород и стали сильно теснить огненными примётами. Вышгородцы защищались храбро, стреляли метко и убили одного из предводителей, а камнями ловко раздробляли головы. Да не было у осажденных воды – их начала мучить жажда. Дым, переваливаясь через стену и застревая в забралах (наличниках шлемов), слепил глаза и сильно беспокоил. Осажденные не выдержали: вышли со крестами, и воевода их кричал: «Учините над нами милосердие; мы же вам животворящий крест целуем».

Брататься

С древнейших времен Руси побратимство умело выражаться в особом слове и оригинальном обычае крестового брата. Совершенно чужие люди обменивались тельными крестами и обязывались на всю жизнь взаимной помощью и дружбой, более крепкими узами, чем те, которые существуют между кровными родными. Обменявшись, крестились и обнимались, называясь потом побратимами и посестрами. Не так давно в бурлацких артелях заболевший рабочий, которого обычно бросают на дороге на произвол судьбы, если имел крестового брата, был обеспечен. Побратим, несмотря на все тяжелые невыгоды остановки, хлопотал о больном, пока тот не поправится и не удастся его пристроить к какому-нибудь делу. Этот же обычай приладили русские люди к инородцам, наиболее оказавшим способности и заявившим стремления к обрусению (в особенности вотякам). Однако похвальным обычаем злоупотребляли, пользуясь беззаветной искренностью и простотой полудикарей, то есть делались побратимами на те случаи, где предполагался перевес выгод и услуг, и переставали держаться обычая, когда он начинал стеснять. На этот случай сохраняется много забавных анекдотов. Однако в этом христианском обычае чисто русского происхождения (теперь, кажется, совершенно исчезнувшем) нельзя не видеть одного из действительных средств к тесным сближениям с аборигенами дремучих лесов на всем пространстве колонизационного движения русского племени. Братались – и плотнее садились на новых землях.

Каша сама себя хвалит

Какая ни уварись: изо ржи – оржаная, из ячменя – яшная, из гречи – грешневая, всякая каша хороша и каждая сама за себя ответит. Нечего ее хвалить и попусту слова терять, когда налицо само дело в незатейливом и скромном виде, с наглядными и ощутительными достоинствами. Никто не мудрил, не ломал головы: налил в горшок воды, насыпал крупы, присолил, поставил на огонь – она и уварилась. Не зевай только, чтобы каша не перекипела, когда вода забьет ключом, и не ушла бы из горшка – это очень худо и всегда не к добру. А вскипит в меру и уварится густо – нет для русского человека вкуснее и слаще этого кушанья, и потому еще, что оно непременно требует масла: «Овсяная каша тем и хвалилась, что с коровьим маслом родилась». Замечают даже так, что русского мужика без каши и не накормишь. Да она, в самом деле, везде с ним, выручая его даже и там, где нет ничего: и в лесу, где лишь одни пенья да коренья, и на реках, где песок да каменья. Мало крупы для нее, можно ее повернуть на кашицу и все-таки остаться довольным: спорое кушанье – из малого выходит большое. Оржаная каша даже благодарнее пшенной, а с грешневой всегда такое дело, что и есть не хочется, а отстать не сможется.

В самом деле, это заветное, можно сказать, даже ежедневное народное кушанье: точно какое святое, добрый друг и охранитель, обрядовое приношение, как бы осколок старой языческой веры наших предков. Вероятно, вся эта честь за то доброе свойство каши, что она встречает и умеет с честью поддержать человека на первом и на последнем пороге его жизни. Ей главное, красное место и на крестинах, и на свадьбах, как заветному праздничному блюду, вроде блинов на масленице, яиц на пасху и т. д. Крестильную кашу даже покупать надо, то есть платить повитухе деньги с приговором: «Кашу на ложки, а молодец (новорожденный) на ножки». Для каши уряжен издревле особый праздник (на Рождество Христово бабьи каши). На нее и гадают: летом румянится она в печи к дождю, зимой к снегу, вылезла в печь – к добру, из печи ушла – к худу. На ней расчет у рабочих и достоинство самой работы: «Ела коса кашу – ниже бери, не ела ее – ходи выше». У плотников при постройках новых крестьянских изб издавна велся такой обряд. Когда строение было готово вчерне, ладились подымать и обсевать матицу, то есть тот поперечный брус, на который настилается потолок. Когда она поднята и укреплена в последнем венце – варят кашу, кутают горшок в полушубок и подвешивают на веревке к матице. Плотник лезет на потолок, обходит настланный накат этот, рассыпая рожь и хмель на счастливое житье в новом доме. Проходя по матице, он рубит топором веревку, на которой висит горшок с кашей, и садится с товарищами есть это сладкое и масленое кушанье. Едят они с приличным угощением водкой и пивом от хозяина – сверх ря´ды за сруб избы. Затем опять следуют в живом языке выражения и