на месте и уличенными в грязном деле. Однако этот прием не исключителен для русских людей, а, по всему вероятию, сохраняется с древнейших времен. Он, между прочим, употреблялся среди евреев.

Задать карачуна

И прiиде къ Новугороду apxieпиcкoпъ Акимъ, и требища разори, и Перуна посѣче, и повелѣ врещи въ Волховъ. Онъ же, плаваша всквозѣ великiй мостъ, вверже палицу свою на мостъ, и рѣче: «на семъ мя поминаютъ новгородскыя дѣти»; ею же и нынѣ, безумнѣ упивающеся, утѣху творятъ бѣсомъ.

(Новгор. 2 летопись, под 988 годом, стр. 1 и 2)

Всякий знает, что задать карачуна значит то же, что пришибить, убить или злодейски замучить кого-либо, уничтожить что-либо в корень. Это слово, при случае, заменяет слова мат, и капут (как говорят просвещенные горожане по-немецки), и извод (как понимают крестьяне наши по-русски). Картежники условились обозначать в игре этим словом тот удачный случай, когда партнеру не дадут ни одной взятки. Все это каждый из нас знает, но не всякому известно существование старинного русского слова, означающего определенное в году время. В последнем издании 1888 года новгородской летописи (по синодальному харатейному списку), под 1143 годом, записано: «стояше вся осенина дождева, отъ Госпожина дни до Корочюна, тепло, дъжть (дождь) и бы вода велика вельми в Волховѣ и всюдѣ, сено и дръва разнесе». Уже по одному этому летописному указанию, записанному новгородским грамотеем в столь древние времена, легко догадаться, что слово карачун происхождения очень старинного и притом славянского корня, а не татарского, как вообще склонны думать наши торопливые отгадчики, и в чем, однако, не менее повинны и наши присяжные ученые-исследователи. Увлечения последних достаточно известны и доказаны. Весьма нередко многим из них зачастую доводилось попадать прямо-таки впросак. Так и относительно этого слова один из известных старых археологов (Ст. Руссов в «Отечественных записках», изд. Свиньина, в № 91, 1828 год) пытался искать объяснения в греческом слове Kalais и легкомысленно отыгрывался оговоркой, что славяне название это принесли в Россию, попортив оное несколько от дороги. «Российско-латинский словарь» (стр. 29) силится сопоставить его с названием калачунов и ищет в Молдавии. Там-де один только раз в год собирались шайками особенные плясуны, которые ходили по городам и местечкам между праздниками Воскресенья и Св. Троицы в течение десяти дней. Это были не только плясуны, но даже ворожеи и колдуны. Одевались в женское платье; головы украшали венками из полыни; говорили по-женски. Каждый, держа в руках обнаженную шпагу, имел право заколоть ею на том же месте всякого, кто бы осмелился открыть его лицо, завешенное белым платком. Если одна толпа калачунов встречалась с такой же другой, тогда они должны были между собой драться, и побежденная обязывалась признавать себя победителям подчиненной. «Суеверная чернь еще приписывала калачунам силу исцелять застарелые болезни. Калачуны, положив больного на землю, начинали кричать и, при некоторых местах своих песен, топтали лежавшего, начиная с головы до ног, ворчали ему на ухо нарочно составленные речи, которыми приказывали болезням удалиться» и т. д. В конце подобного произвольного толкования тот же Руссов, очевидно увлекавшийся созвучием слов, снова попался впросак. Привожу буквально конец заметки: «Что же принадлежит до слова чур, то оно значит то же, что juro, и чур то-то не делать (курсив подлинника) значило: „Заклинаю тебя от того удержаться – и больше ничего“».

Да, кажется, что только и всего, что ничего!

В сущности оба слова представляют собой имена старых славянских богов. О чуре я дал особое объяснение. Теперь очередь за Корочуном – подлинным, а не тем фантастическим знаменитым боярином, который жил близко города Славянска наверху крутой горы и о котором заставил петь теноров, со слов Загоскина, Верстовский в опере «Аскольдова могила».

Слово корочун – несомненно славянское, и корень его заключается в глаголе коротать. До сих пор во многих местах Великороссии именем Корочуна зовется день Спиридона-поворота, то есть 12 декабря, или Солноворот. Тогда наступает конец нарастанья темных ночей и, по народному календарному выражению, солнце идет на лето, а зима на мороз. Столь важное время с обычными молитвенными гаданьями и практическими предсказаниями из опытных наблюдений начинает хозяйственный период, который кончается на днях равноденствия. На сорок мучеников, 9 марта, кончается зима, начинается весна, знаменуясь прилетом жаворонков на проталины. Все время, когда длятся самые короткие дни, старинные новгородцы, до принятия христианства, называли корочуном, ограничивая последним из них, когда начинают убывать ночи. Имя этого дня придано всему длинному предыдущему периоду времени. Когда христианство, вступив в борьбу с язычеством, между прочим сменяло имена богов именами святых, на месте Корочуна стал Поворот-Спиридон, и все предшествовавшее время с канунным заговеньем, 14 ноября, стало позднее называться филипповками (от дня св. апостола Филиппа) и Рождественским постом, как предшествующим дню Рождества Христова (у карпатских славян также до сих пор корочуном называются Святки). Понятным становится изумление новгородского летописца столь продолжительной дождливой погоде и странному физическому явлению запоздалой зимы, непонятному и чудесному в глазах современника, когда и климат был суровее, и погода устойчивее. Очевидно одно: что кто-то борется с той злой силой, которая умерщвляет жизнь природы, напускает леденящие лютые морозы. Ведьмы-вьюги заслепляют глаза, злые метели засыпают все пути и тропы – ни входу, ни выходу, ни света в очах. При этом, видимо, происходит и борьба света со тьмой, добра со злом, с преобладанием последних над первыми. Царствовал, хозяйничая над землей в это время, этот самый Корочун – подземный бог, повелевающий морозами. Он воевал со светлым богом Перуном и, зная, что родится божич (красное солнышко), оборачивался в медведя, набирал стаи волков (метели) и гонялся за женой Перуна (громовницей, или калядой, или пятницей), которая пряталась между ивняками и на деревьях и там родила сына Дажбога. Этот-то и сокрушал лютого врага, сменяя долгие ночи такими же светлыми днями на тепло.

В силу этих представлений, среди пустынных болот и в дремучих лесах, при вое голодных волков, щелкающих железными зубами, сохранилось имя покинутого бога и живое о нем представление. До сих пор верят, что в самый день святителя Спиридона тримифийского медведь поворачивается в берлоге с одного бока на другой. До сих пор во время святок непременно стараются сами люди наряжаться медведями. Словом, старый бог Корочун жив, и за справками о его существовании стоит лишь отправиться к белорусам, чтобы убедиться в том воочию. Этот источник доказанно благонадежен: белорусы известны как самые усердные и ревнивые хранители древнейших славянских верований и преданий. У них Корочун в живой речи и до