Ты понимаешь все! Черте что происходит! Объяснись!

Раздается звонок моего телефона.

— Вот опять. КТО ТЕБЕ ЗВОНИТ? — вскользь сердито замечает он.

Он никогда не был таким внимательным к вызывающим меня абонентам.

Я вожу плечами, но краем глаза замечаю, что это Мейсон. В то время, когда я отключаю телефон, написав Мейсону, что созвонимся позже, Даниэль обругивает меня.

Что изменило его душевный настрой? Бьющаяся через край его откровенность вызывает панику. Что он хочет мне сказать произнесенной так запросто прелюдией? И кто знает, что им руководит в настоящие минуты?! Я беру себя в руки, чтобы удержаться от рвущегося ответа в злобной откуда ни возьмись раздражительности.

Его руки не находят себе покоя. Он их то задерет над головой, то сомкнет, то переплетет на груди. «Единственно движимые части тела, которыми он являет собой подвижность».

— Ты находишь множество поводов, чтобы слинять от меня! Объяснись, что это за такое? — Прикованный судьбой к земле насквозь пропитан горечью.

«Объяснись!» Не потерплю таких приказаний!

При этой мысли, к которой я постепенно возвращаюсь, я рассуждаю: «Ты не была бы обязанной с ним постоянно сидеть, если бы не связала себя обязательством по бесплатной выдаче порций сострадания. Так и не отходи от условий, на которые пошла сама».

Но налетевший на меня шквал упреков так и насильничает над сознанием, что невольно выскакивает:

— Как ты изволил выразиться? Так ты отчитать меня собираешься? Где я была и с кем я разговаривала, тебя не касается! — И уже через полминуты меня грызет досада, что я сказала ему с таким неодолимым безразличием к его чувствам. Ни смягчить резкость внезапно вырвавшимся словам. Я колеблюсь. — Точнее… — в замешательстве я поправляюсь.

С надрывающей душу ничего не выражавшей улыбкой, он тревожно приглядывается ко мне, чешет бороду, посылая грубый ответ:

— Вот как ты заговорила! Я понял, вот теперь я все понял! Наконец-то, хоть что-то не лживое я услышал за все дни… — Сердечное сокращение после таких слов усиливается. И тревожиться ему запрещено. Но и повесить на себя ореол сдержанности я не могу. Омерзительны стали следы его любви, оставляемые на моем теле. — Фальшивая нежность ко мне пронизана иными, не сердечными чувствами, а душевной жалостью! Твое присутствие зиждется на лживых чувствах! — «Он разгадал тебя», — подсказывает женская интуиция. — Ты не взволнована мыслями обо мне! — Даниэль молвит с упорством человека, поглощенного безотвязной мыслью, что я ощущаю в его тоскующем сердце. — Я постоянно выпрашиваю свою любовь, будто милостыню! Но я не нищий, я всего лишь хочу понять, когда придет конец этим выпрашиваниям. Мне же ничего, ничего не нужно, кроме одного теплого слова, взаимного поцелуя и объятия. Я редко получаю от тебя горячих поцелуев! Будто с протянутыми руками к тебе, а ты… Ты приносишь ощущение холода, леденившего грудь, и не желаешь открыть путь к своему сердцу!

Такова запоздалая буря. Молчал все дни и… в один миг вытащил то, что накопилось. Следовало бы мне обойти полным молчанием на его вопросы и сбежать на улицу. «Не складываются у меня разговоры в последнее время».

— Не…т… Почему? — Побледнев, я дышу тяжело и натужно. — Не нужно так… нет… — Я говорю, словно спотыкаюсь. «…Только ты его стимул. Последний. Не будет тебя, потеряем мы его», — внезапно в мозг врезаются слова Армандо. Я сделала решающий шаг жить здесь в порыве малодушного сострадания, не обдумав его. А могла я ответить тогда иначе Армандо? Нет. Навеки связанная. Сострадание пересиливает меня саму каждый раз, как только на моих глазах разыгрываются мучительные сцены полуживого страдальца. Я будто уже не принадлежу самой себе. Не умерла ли та Милана, та прежняя Милана?

— Нет? И ты хочешь сказать, что я не прав? — Я энергично мотаю головой в знак согласия.

Простояв с минуту в неутешительном раздумье, на меня обрушивается поток сочувствия, и я сочиняю с беспредельной мягкостью, с которой обращаюсь к нему всё то время, что ючусь здесь:

— Прости, я устала и сорвалась на тебе.

— Стоит только… — с укором начинает он говорить и замолкает.

— Только — что? — Я не свожу с него выжидательного взгляда.

— Стоит только мне заговорить о любви, как ты избегаешь меня, находя причину в головной боли, в том, что устала…

— Я нахожусь в обществе любимых книг, вот и подолгу сижу в комнате, читаю…

— А мое общество тебя перестало устраивать? Пойми же… ТЫ НЕ ПРОСТО ОДНА ИЗ ТЫСЯЧИ ТЫСЯЧ ЖЕНЩИН! — значительно произносит он, смотря на меня во все глаза. — Но твое каменное сердце даже не дрогнуло, когда я прикоснулся к тебе минутами ранее! Ты жестокосердна! Ты сожжешь мою душу! — безжалостно укоряет меня.

«И сейчас не дрогнуло». Испугавшись его прямого взгляда, я не сразу нахожу, что ответить ему.

Обостренное чувство собственной бесполезности одолевает меня.

«Согласившись с его словами, я окончательно сломаю его… Я не переживу этого… Он и так перестал верить в свои силы…» — помышляю я.

Что бы он сказал, узнав правду? А почувствовал?

— О, что за любовью я скован… — звучит заунывно от него. И уже взгляд отсутствующий, будто он принял смирение перед судьбой. Его эмоции, как волны, то повышаются до десятков метров, то снижаются. — Она доводит до безумия, изнуряет. И никак не уничтожить равнодушие женщины, лишенной порывов. Оставить пора навеки надежду! Господи, сделай так, чтобы я умер! Сделай!

Я нервно дергаюсь от его мантры, наслышавшись её по ночам…

И снова. Желание утешить его ширится во мне. Не зная, как прекратить в нем единоречие с выходящими страшными вещами, я пробую начать говорить мягкосердечно:

— Даниэль… — И через себя, с неохотой, будто меня из теплой кровати вытащили на мороз, чтобы я помогла старенькой бабушке-соседке занести сумки, проговариваю с волнующим приливом сострадания: — Любимый… всё не так! Перестань… — С ложью в сердце я предстаю перед его доверчивыми глазами. Горько. Тягостно.

— Что я могу предложить тебе, кроме любви своей? — Тон его голоса выбран чувством. Он произнес так, будто признался. И снова я это чувствую, и снова меня это начинает мучить. Порыв жалости. Нет любви в моем сердце, он прав. Одно лишь горькое и непрошибаемое сострадание. Никак не усыпить его! Будь оно проклято! — Безумие было всё это время тебе быть со мной…

— Что ты такое говоришь? Нет! — Я подхожу к нему вплотную и смотрю в глаза, изобилующие болью, оттого несколько раз говорю «любимый», но он словно не слышит:

— Что тебе мешает уйти прямо сейчас? Зачем здесь быть, если ты не любишь меня?.. — Его бьет нервная дрожь.

Вперив взгляд вытаращенных глаз, я обнаруживаю